Юлия замерла, опасаясь пройти мимо приоткрытой двери. Не хотелось, чтобы они знали, что она оказалась невольным свидетелем этой явно не самой приятной сцены. И в то же время — уйти обратно наверх не было сил… И она слушала, не двигаясь, не дыша. А потом осторожно заглянула внутрь.
Отсюда ей была видна часть комнаты. А точнее — часть просторной белоснежной кровати с изящно изогнутой кованой спинкой в стиле арт-нуво.
Когда мимо довольно широкой щели промелькнула фигура нагого Себастьяна, Юлия, мгновенно покрывшись холодным потом, вжалась в стену коридора… Через какое-то время он прошел в другую сторону, только уже был при этом в узких черных брюках. Видимо, одеваясь, он метался по комнате, словно тигр по клетке.
Все это время он… — нет, не кричит. Скорее рычит, тщетно стараясь унять рвущееся из глубины естества раздражение, гневно размахивая длинными руками. Вот опять, он промелькнул мимо, застегивая белоснежную рубашку. Стефания, стоя на коленях на кровати, умоляюще протягивает к нему смуглые руки. Она о чем-то просит его, то требуя, то заклиная…
Тогда, он вдруг останавливается. Прямо напротив двери.
Юлия видит его спину. Широкие худые плечи под хлопковой тканью угрожающе напружинились, когда он в молчании подходит к постели. Он так медленно поднимает руки с напряженными пальцами, кажется, что сейчас он ее задушит… Но он только резким движением распахивает халат, обнажив прекрасную смуглую грудь с темными сосками. От сильного толчка Стефания опрокидывается на спину, и тогда он склоняется над ней… и Юлия, зажмурившись, отчетливо слышит звук двух коротких пощечин.
А потом он, схватив в руку что-то темное, вскакивает на подоконник. В густых сумерках его силуэт в проеме окна очень напоминает многочисленных андрогинных демонов, виденных ею на сайтах «аниме».
Стефания лежит неподвижно, согнув ноги в коленях, закрыв лицо руками. И он с минуту, обернувшись через плечо, смотрит на нее в нерешительности, словно с чем-то борясь в душе… А потом все-таки срывается с подоконника вниз. Будто решил покончить жизнь самоубийством, рухнув с первого этажа на розовые кусты палисадника.
Сколько минут проходит в тягостной тишине, где только сердце Юлии, разрывая грудь и горло гневом, страданием и бессильной жалостью, грохает в ушах мучительно, невыносимо? Минута? Или полчаса? Потом, только потом становятся слышны другие звуки. Звуки жалобных, совершенно детских рыданий. И Юлия тихо входит в комнату, обставленную в стиле арт-нуво.
Зеркало над кроватью в изящнейшей раме отражает не менее изящную картину. Прямо иллюстрация Обри Бердслея к Уайльдовской «Саломее».
Юлия в черном халате Карлоса, с белыми перышками вместо волос сидит, поджав ноги на пышном, словно облако, покрывале. Рядом с ней, распластавшись на животе, лежит Стефания. И пальцы Юлии рассеянно ласкают шелк тяжелых темных волос.
Плечи Стефании — тонкие, девичьи плечи, такие же, как у нее самой, не переставая, вздрагивают в каком-то неизбывном, неутешном горе. И ядовитое, колкое понимание того, что при всей своей силе и искренности ее сострадание не имеет смысла — потому что она ничем, совершенно ничем не может помочь этой хрупкой девушке, разъедает глаза. Впрочем, так же, как никто не может помочь ей самой… И потому Юлия, впервые за это время, плачет так открыто, горько и безнадежно.
В гуле, все-таки начавшегося урагана, совсем не слышно, как две женщины, понимая друг друга без слов, льют слезы в тягостном предчувствии чего-то неизбежного.
Глава 21
ПРОЗРЕНИЕ
— Ну, что? Ты восполнил силы?
— Боюсь, ненадолго…
— Так, в следующий раз, выпей побольше крови у кого-нибудь!
Он смотрит странно и недоверчиво. Словно младенец вдруг произнес формулу ядерной реакции.
— Ты такая кровожадная?
— Я же тебе говорила, что я чудовище…
— Даже, если это будет сеньор Мигель?
— Что ж… он сам виноват. Надеюсь, он съест перед этим хороший кусок говядины!
Она забыла, кто она. И поняла, что счастье — это когда ты не знаешь, кто ты. Или тебе это все равно.
Родители, Москва, тот, кто остался там, не пожелав разделить с ней эту поездку… дом, работа, друзья, неудачи, надежды — все это в прошлом… Какое сегодня число? Какой день? Сколько она уже здесь — неделю, месяц или несколько часов? Не важно.
Важно, что он сидит здесь, возвышаясь над ней в своем черном халате, широко распахнутом на груди, расслабленно откинувшись в кресле. И что она, совершенно голая, покоится на мягком ковре у его ног. Она задумчиво курит, периодически макая кончик сигары в вино. Оранжевое пламя камина плещется в ее бокале миллионами золотых рыбок.
А еще важно, что ветер все усиливается, с каждой ночью становясь холоднее. Так, что сегодня вечером, даже пришлось затопить камин. И серые облака несутся по темно-фиолетовому небу. И его пальцы, не холодные и не теплые, рассеянно ласкают ее подбородок, шею и рот, влажный от вина.
— Как долго ты живешь?
— По мне — так уже слишком…
Не стоило и надеяться. Ответа не будет. Опять. Как всегда, когда она хочет узнать что-то важное, вокруг чего крутятся ее мысли. От чего, она уверена, зависит и разгадка, и спасение и… жизнь.
— Но ты и вправду — бессмертен?
— Похоже, да…
У Карлоса явно веселое расположение духа. А в таком настроении он склонен шутить над серьезными вещами, обычно вызывающими в людях почтение. Такими, например, как тайны мироздания. Или вечность. Или — бессмертие.
— И тебя никак нельзя убить?
— Хочешь попробовать?!
— Нет… просто интересно. Ведь есть же способы…
— Осиновый кол? Серебряная пуля? Отсечение головы освященной сталью?
— Ну, вроде того…
— Не знаю, — он выразительно поднял брови, — не пробовал…
Дон Карлос легкомысленно пожал плечами. Но зато с очень серьезным видом прикоснулся к ее груди — так, что она невольно вскрикнула, прикрыв глаза от острого наслаждения.
— Значит — никак.
— Похоже на то.
— И нет никакого способа умереть? Никак и никогда?! Даже если ты сам захочешь…
Он отводит руку от ее тела. И сразу становится одиноко и тоскливо.
— Я, возможно, хочу уже давно…
— Прости… я не стремилась… тебя расстроить, просто…
— Есть существа… — Говорит он, словно не слышал сбивчивых извинений. Глядя на то, как вино в ее бокале играет красками в отсветах огня, — …их очень мало. То есть они крайне редки. Существа с таким составом крови, что если я выпью ее, то гарантированно перестану быть.
— Значит, если когда-нибудь тебе встретится такое существо, и ты его… укусишь — то…
— Да, — уверенно кивает он:
