И увидел Юлию и Карлоса, стоящих друг напротив друга в готовности то ли броситься друг другу в объятия, то ли убить один другого. Глаза его широко распахнулись от изумления. Он был ошеломлен и переводил с Юлии на Карлоса расширенные зрачки, в которых все отчетливее проявлялся страх за нее. Он почти не мог двигаться… но пробовал.
— Теперь я знаю. Ты просто завидовал ему! Всю жизнь — потому что не мог быть таким, как он!
— Да! — он сжал кулаки. — Да, я завидовал. И кто, скажи, смог бы завидовать так, как я — отдав всю жизнь ради его успехов?!!
— Все равно… Ты возненавидел его, вместо того, чтобы порадоваться за него. Ты…
— Порадоваться?! — казалось, аристократичный дон Карлос готов ее ударить. — Я еще должен был порадоваться?!!
Глаза его гневно сверкали, когда он кричал это ей в лицо, как будто она была виновата во всех тех ужасах, что ей пришлось сегодня узнать.
— Ты ведь хотела быть со мной. Теперь меня обвиняешь ты! Ты, которая…
— Которая — что? Я думала, ты другой.
— Юлия.
Он потянулся к ее руке… В это время Антонио сжал в пальцах упавший подсвечник, хотел кинуть в них и уронил. От этого звука Юлия вздрогнула. Очнулась. Проворно отскочила в сторону.
— Нет!
— Юлия, прошу тебя.
— Так это ты был там, на Арене корриды, ночью?
— Да, я. И это я остановил Себастьяна, когда он хотел схватить вас обоих и…
— Так ты с самого начала знал обо мне?
— Да.
— Ты следил за мной?!
— Да….
— И в ту ночь, когда оставил меня одну в замке… ты ведь не уехал домой?
— Нет…
Она вспомнила тень, промелькнувшую перед ней, когда она лежала, свесив голову с подоконника Ришара. Тень, сопровождавшую ее от мансарды до отеля в то злополучное утро, когда она оставила там Антонио погибать от тревоги и неизвестности. Тень, сопровождавшую ее повсюду, сводящую с ума…
Антонио снова зашевелился на полу. Находясь здесь, в этой комнате, он разрушал наваждение одним своим видом. Юлия только теперь начала понимать, какую страшную ошибку совершила… Боже… Но если кто-то и может еще ее исправить — то только она сама. К тому же — теперь уж терять точно нечего.
— О, черт…
Это с досадой произнес дон Карлос. Потому что Антонио, цепляясь за перила террасы, встал на ноги. Он шатался, опустив голову — непонятно, то ли угрожающе, то ли ему больно было ее поднять. Он исподлобья глядел на Карлоса. И, несмотря на свою беспомощность, в этот момент был страшен. В разорванной косухе, с кровью, запекшейся в слипшихся волосах, упавших на сероватое лицо.
Это было так странно, что на какое-то время они оба глядели на него в изумлении, словно на привидение или мертвеца, вдруг восставшего из могилы… И тем более неожиданно и дико выглядело то, как он, зарычав вдруг, словно раненый зверь, бросился вперед. Он действительно совершил немыслимый прыжок в явной попытке вцепиться руками в горло дону Карлосу. Но смог лишь повиснуть у того на плечах, чтобы не упасть.
— А-а-а-а…
— Прочь!!
Одним молниеносным движением, даже не двинувшись с места, Карлос отбросил его к стене. И Антонио, ударившись об нее затылком, осел на пол. Он снова был без сознания. Глаза его закатились, и голова бессильно упала на грудь.
— Прочь… предательское отродье.
Юлия была поражена — столько ревнивого бешенства было в этих словах. И даже не сразу осознала, что он опять подходит к ней. Приближается, властно втягивая в свою теплую ауру, которой она не могла сопротивляться. Не могла и не хотела.
— Юлия…
— Не приближайся ко мне…
Она метнулась в сторону, опрокинув стул. Обежала вокруг кровати, остановившись с другой ее стороны.
— Юлия, останься! Я обещал помочь твоим друзьям…
— Ты уже помог!
Она не ожидала, что он прыгнет. А, впрочем, если бы и ожидала — что бы это могло изменить?
Только теперь, когда он держит ее за плечи, она осознает свою абсолютную беспомощность перед ним. И, как всегда, отчаяние — только оно, как последняя соломинка, — выручает ее.
Она не знает сама, до какой степени именно сейчас, в этот самый момент, когда чувствует себя мотыльком в руках жестокого ребенка, который вот-вот оторвет играючи ее тонкие крылышки — что именно теперь, она больше всего похожа на опасную женщину, которой так мечтала стать!
— Знаешь что…
Юлия улыбнулась, так презрительно и зло, как только смогла. Прищурила глаза-хамелеоны, словно ей стало больно смотреть на него, как на слишком яркое солнце.
— Знаешь что… А ты укуси меня! Укуси — и дело с концом. Обрати. Сделай такой, как ты, и я буду ненавидеть тебя вечно — как Себастьян ненавидит Стефанию. И стану сильнее тебя мечтать о конце света… Давай!! Ну!
Юлия не предполагала, что ее слова произведут такой поразительный эффект. Дон Карлос в непритворной панике отшатнулся в сторону — словно она его ударила. И застыл у стены, не двигаясь, не издавая больше ни звука.
Она не понимает, что случилось. Она просто пользуется моментом. Исступленно бьет Антонио по щекам. И пытается поднять его, ничего не понимающего, с шальным, испуганным взглядом, на ноги.
— Юлия, — этот голос навсегда, надежно обернул ее душу плотной бархатной тканью, — ты не предашь меня.
— Прости. Ты сам себя предал.
После этого он уже не мешает ей. Он не двигается, пока она поднимает Антонио, отяжелевшего от слабости и крови, пропитавшей его одежду. Он не двигается, и она не знает, какое лицо у него в этот момент — потому что уже не смотрит на него. Ей не до этого. Нужно как-то привести Антонио в чувство. И бежать отсюда, пока у нее есть такая возможность.
Они уже в дверях спальни, когда она слышит голос, глухой и словно мертвый:
— Себастьян самое большее через сутки будет опять в силе. Он не оставит вас в покое… Это бессмысленно. Это — ошибка…
— Я всегда совершаю ошибки.
Испытывая невыносимую боль в груди, Юлия в последний раз смотрит на комнату с черной кроватью, камином и креслом.
А потом выходит на лестницу из светлого камня, ведущую вниз…
Ветер, гроза, пологий склон, заросший кустарником и высокой травой. А дальше — дорога. Шоссе, блестящей черной змеей извивающееся вокруг холма.
Скользкая трава режет ноги, когда они бегут в темноте, падая и снова вставая. Поддавшись внезапному порыву, Юлия оглянулась. В свете молнии на краю террасы отчетливо виден силуэт. Самый прекрасный силуэт на свете… ноги подогнулись от внезапной слабости. И она покатилась в алом вечернем платье вниз по темному блестящему склону, рыдая и хохоча одновременно.
