В комнате её нет. Захожу в ванную. Увидела меня, вздрогнула, попыталась прикрыться руками — голая совсем. А я стою, смотрю на неё, на небольшой, такой, сука, красивый круглый живот, внутри которого мой ребёнок. На грудь, которая налилась, соски розовые крупнее стали. Что думал до этого — не помню. Пусто стало в башке до звона, в горле пересохло, шагнул к ней.
— Руки убери, — приказал осипшим голосом.
Замерла на мгновение, но убрала послушно. Провел пальцем по животу, оставляя за собой след крови. Тугой. Тёплый. Наверх, к груди потяжелевшей, обвел по кругу сосок. Сжал немного грудь, Белоснежка вздрогнула, наверное — больно. А я смотрю, как зачарованный, на густую белую каплю, что из соска выступила.
И со стоном признавая, что это, сука, сильнее меня, наклоняюсь и слизываю её языком.
Глава 10
Лиза
Его язык обжигал. Меня как молнией пронзило, когда Шерхан коснулся моего соска, и мурашки по позвоночнику побежали.
Это было бесстыдно и упоительно одновременно. Я стеснялась стоять перед ним обнаженной, с большим животом, который ни скрыть, ни спрятать. Даже если там, под сердцем, было дитя Имрана. Даже если он — убийца моего отца. И ещё вчера я считала, что ненавижу его всем сердцем.
Но сейчас я не видела лица Шерхана, только темную макушку, чувствовала горячее дыхание на своей груди.
Она стала чувствительной, налилась, и его прикосновения были острыми, даже болезненными. Я напомнила себе, что из-за него я сиротой выросла, и почему сбежать хотела из его дома. Он плохой человек.
Попыталась оттолкнуть, но это как гору сдвигать: Имран даже не почувствовал, как я упиралась в его плечи ладонями со всех сил.
Он припал жадно губами к соску, втягивая его языком, а руки при этом скользили по телу. Я охнула, внизу живота разлилось приятное тепло, я давно не испытывала ничего подобного.
— Не трогай меня, — последняя попытка, чтобы вывернуться из его объятий, но Шерхан не дал. Подхватил меня на руки и понес куда-то.
Я боялась вырываться — у меня ребенок в животе, лишь бы не навредить, а куда руки девать не знала.
От него пахло так знакомо. Полгода прошло, даже больше, но запах этот я помнила так хорошо, точно мы вчера виделись.
Имран меня на кровать положил, а сам встал рядом. Рубашку расстегивает, смотрит на меня исподлобья.
— Не буду я с тобой спать, — я покрывало подхватила, накрываясь, а ему все нипочём. Манжеты расстегнул медленно, рубашку отбросил, звякнул ремнем пояса.
А мне плакать хотелось: я не убегу, я не могу сопротивляться, и сегодня я куда беспомощнее, чем в нашу первую встречу.
— Будешь, — сказал, как припечатал. Смотреть на обнаженного Шерхана было невыносимо, я стеснялась, не зная, куда отвести взгляд, и понимала, что он меня все равно против воли возьмёт.
На груди возле сердца все так же алел шрам от пули, на боку добавился новый — следы от швов, рваные, неровные.
Его руки, расчерченные темными полосами татуировок, на манер тигриной шкуры, схватились за покрывало, откидывая его в сторону, и снова обнажая меня.
— Не трогай! — крикнула, даже кулаком от обиды ударила о матрас, но слишком мягко и тихо, чтобы воспринимать меня всерьез. Слезы покатились по щекам, а Имран меня как тогда, в прошлой жизни, за щиколотки к себе подтянул и навис надо мной.
Я упёрлась в него руками, боялась, что он всем весом на живот опуститься, а там же ребенок, он такого обращения не выдержит. Мысли о малыше прибавили решительности, я стучала по его плечам, головой мотала, но он одной ладонью схватил меня за запястья и зафиксировал мои руки над головой.
— Я не хочу!
— А другого — хотела? — прорычал в ухо, зло, грубо, — с Чабашем трахалась, дрянь?
От обиды и возмущения пропал дар речи. Как он мог такое обо мне подумать и о Чабашеве? Да он же мне в отцы годится!
А Имран нашел мой рот и впился жестким поцелуем, губы терзал. Его язык проник в мой рот, а у меня слезы текли без остановки, и вкус у нашего поцелуя был соленый — соленый.
Плакала оттого, что сопротивляться не могу. Оттого, что целуя врага семьи и отца своего ребенка. Оттого, что нравится и на поцелуй этот тело мое реагирует, и сопротивляться совсем не хочется.
Только сдаться Шерхану в добровольный плен.
Он руки мои опустил, накрыл ладонью грудь, сжимая до боли. Я вскрикнула глухо.
Слишком чувствительно и горячо. Его рука дернулась, точно он испугался, что сделал мне больно, а потом двинулась дальше. Коленями он раздвинул мне бедра, коснулся пальцами чувствительной точки.
Там уже было мокро. Я горела от мысли, что такое происходит со мной, а Имран зарычал, ощущая на пальцах влагу.
— Сучка, хочешь меня, — рыкнул в ухо, а я из последних сил соврала:
— Не хочу.
А потом его пальцы оказались везде: внутри меня, в самых сокровенных местах, они ласкали, давили и заставляли задыхаться.
Он подхватил меня за бедра, переворачивая: я встала на колени, упираясь вниз, живот, такой большой, но кровати не касался. Ребенку не понравился такой резкий поворот: он толкнулся болезненно, но я не смогла даже отреагировать. Я напряглась, ожидая, что Имран сделает мне больно, сжалась вся. Но он вошёл плавно, но мне казалось, что теперь я не смогу принять его в себя целиком. Дернулась вперед, пытаясь отодвинуться, но он не дал, позволяя привыкнуть к своим размерам. Зафиксировал за бедра, пальца давили, наверняка останутся следы.
Его движения были сильными, но не болезненными, от влажных звуков, что издавали наши тела, соединяясь, горели уши. Это казалось совершенно неприлично, но при этом — приятно. Больно не было.
Он задавал ритм, убыстряясь, а с моих губ слетали стоны, хоть я и старалась молчать.
— Я убью тебя, маленькая предательница! — рыкнул он в очередной раз, а потом дернулся, отодвигаясь. Я почувствовала, как по бёдрам потекла обжигающая-горячая влага, липкая, густая. Ноги дрожали, мне тяжело было стоять в такой позе, дыхание сбилось.
Скрипнула кровать, Имран поднялся, оставляя меня. Я перевернулась на бок, укрываясь, грудь сдавило спазмом. Я не хотела, чтобы меня считали предателем. Это была неправда.
— Ты убил моих родителей, — сказала ему, когда он выходил из комнаты. Имран замер на месте, спина напряглась, очерчивая мускулы. — А я тебя не предавала. Я ни с кем не спала…
— Я должен проверить, что это не Чабаш прятал тебя от меня целых полгода?
Я замотала головой, короткие волосы липли к губам:
— Я сбежала от дяди, а потом пряталась в центре "Зайнаб", пока туда не пришли твои люди…
— Складная сказка, — хмыкнул Шерхан, нисколько мне не поверив. — Больше ничего сказать не хочешь?
