— Твою мать!
Чабашев заставил меня пригнуться, стекла машины разлетелись на осколки, осыпая нас с ним. Мне дышать было трудно, в позе такой болел живот, ребенок пинался отчаянно, требуя убрать давление, но я не могла сбросить с себя руку Чабашева и пошевелиться.
Вот и все, подумала, скоро с бабушкой увижусь… Отмучились мы.
Но умереть мне не дали. С моей стороны распахнулась дверь, ветер бросил в лицо порывом капли дождя, и я поняла, что Чабашев больше меня не держит. Кто-то расстегнул ремень, выдернул меня за руку из автомобиля. Я спотыкаясь безропотно последовала за мужчиной в маске, лишь бы не упасть на живот, это самое страшное.
Первая машина, в которой ехала охрана, полыхала. Темно уже было, а от яркого пламени все вокруг казалось красным. Несколько человек с автоматами и в масках, наверное, ОМОН, стояли рядом с ней.
— Сука, я тебя урою, — зарычал Чабашев, которого волоком тащили по мокрому асфальту. По его лицу струилась кровь, темная, — на полоски порежу, гнида.
Движение, и один из нападавших резко ударил его прикладом по голове. Чабашев резко замолчал, я закрыла рот рукой, чтобы не заорать.
Меня повели в микроавтобус, на руках подняли в салон — ступени высокие, самой не забраться. Следом запрыгнули все остальные, водителю отдали приказ, и автобус помчался вперёд.
Я боялась дышать, шевелиться. Пока никто на меня не смотрел, был шанс, что забудут, не тронут. Только живот крепче обнимала, и молилась без конца. У всех, кто был в салоне — оружие, автоматы, пистолеты. Видно только глаза в прорезях балаклавы.
Наконец, один, что сидел напротив меня, посмотрел в глаза. И от его взгляда кровь застыла в венах. Медленно, очень медленно он стянул с себя маску.
— Ну вот мы и встретились, Белоснежка, — произнес Имран.
Глава 9
Шерхан
Я все думаю, главное, в глаза ей заглянуть. Может, и правду говорят, что глаза не лгут. Хрен знает, что я в них увидеть хотел. По факту они огромные, голубые, как небо весеннее и блестят от непролитых слез. В них, презрение, а ещё — страх. Меня горечью затапливает от осознания этого, на что надеялся, идиот…
В салоне машины полумрак. Лиза забивается в самый угол, прижимается к дверям, как можно дальше от меня. Мне не видно её живота, а хочется убедиться своими глазами, что есть он.
— Быстрее гони, — бросаю водителю.
У границы города пересаживаемся в другой автомобиль — этот слишком заметен, парни сдергивают бронежилеты. Всё молча. Белоснежка не выдерживает и начинает тихонько плакать. Подхожу, ловлю за подбородок, вынуждаю её смотреть мне прямо в глаза, ненавижу её сейчас за эти слезы.
— По любовнику своему скучаешь? — спрашиваю я.
Она отшатывается, словно я её ударил. Мне и правда хочется сделать ей больно. Просто потому, что больно мне, изнутри, словно расковыряли дырку в груди, которую ещё её отец сделал. Но понимаю — не смогу. Просто не смогу и все. Бью кулаком по капоту машины, оставляя вмятину, ловлю осуждающий взгляд Анвара — машину-то за что, говорит он одними глазами, лучше уж мне в морду дай…
Гоним домой молча и очень быстро. Я еду в другой машине, просто потому, что не могу дышать одним с Белоснежкой воздухом, слушать, как она всхлипывает. По другому мужику плачет, сука. Курю всю дорогу, сизый дым нехотя вытягивается в приоткрытое окно.
Я говорил ребятам — ни одного волоса не должно было упасть с женщины, что носит моего сына. Им не нравится то, что под одной крышей со мной будет жить дочь того, кто едва не убил меня. Они горят местью. Но то, что у неё в животе мой сын, все меняет. Они будут оберегать её, даже если ненавидят.
Это был наш единственный шанс, я понимал. Чабаш вёз ее в такое место, где я бы не смог её достать. Поэтому… Пули, которыми лупили по окнам, были холостыми, но силы их хватило, чтобы автомобильное стекло расколотить. Взрыв был призван не калечить, а отвлечь внимание, дезориентировать, что нам с блеском и удалось. Ребята обсуждают, довольные — им дай только воли пострелять, адреналин в крови бурлит, а у меня на душе мрак, хоть волком вой.
— Охрану по периметру усиленную, — отдаю команду я, когда приезжаем домой, уже под утро.
Я не думаю, что Чабаш ответит нападением уже сегодня, но я должен быть готов ко всему. Я не знаю, насколько ему Белоснежка нужна, готов ли он убивать ради того, чтобы не плакала молча, как сейчас, а ночами обнимала, маленькими пальчиками выводя узоры на груди… Снова хочется убивать. Рычать хочется. Хочется вернуться и заново пережить этот момент превосходства над соперником, уронить мощным ударом на грязную землю, наступить ногой на грудь, слыша, как хрустят ребра… Жаль, не убил. Убивать его сейчас просто нельзя было — это развяжет войну, в которой полягут мои люди.
— Куда её? — спрашивает Анвар, в голосе плохо скрываемое презрение.
— В ту же комнату.
Я слишком зол. Мне нужно держаться от Белоснежки подальше, чтобы не натворить бед, я это знаю. Смотрю в её тонкую спину, когда уводят — так и не догадаешься, что беременна. Говорю себе — потом. Завтра. Хотя бы через час. Не иди к ней, ты же не хочешь её уничтожить.
Срываюсь и иду. Сидит на кровати, при виде меня вскочила, живот свой беременный руками прикрыла — до боли стискиваю зубы. В потасовке ей все же перепало, хоть и сразу на руках вынес. Платье немного порвано, короткие волосы взлохмаченные, на щеке полоска пыльная.
— Зачем волосы отрезала? — спрашиваю я, заставляя себя быть спокойным.
— Я не твоя собственность, — отвечает Белоснежка, вдруг ставшая не в меру своевольной. — Что хочу, то и делаю.
— Ты, — рычу я. — Моя. Блядь. Собственность.
Вскидывает подбородок. Хочу снова заставить её плакать. Чтобы сука, из-за меня плакала, а не по ёбарю своему слезы лила. Но в ее глазах упрямство, и сила, которой я раньше не замечал.
— Ты убил моего отца, — тихо отвечает она. — Мою мать. Ты лишил меня семьи. Я никогда не буду с тобой.
Вот оно какое — бешенство. Оно бурлит изнутри, кажется, вот-вот и порвёт меня на части, и уничтожит все вокруг, и беременную Белоснежку тоже.
— В тебе мой сын, — выдыхаю я, все ещё держа себя в руках. — Родишь его. Я его заберу, не хочу, чтобы он рос с матерью шлюхой. А потом проваливай, куда хочешь, стелись под кого хочешь.
Выхожу из комнаты, так хлопаю дверью, что окна дребезжат. Всё ещё пытаюсь в руках себя держать. Закуриваю, но жалкой дозы никотина не хватит, чтобы унять моё бешенство. Наливаю виски в бокал, делаю глоток. Представляю, как голая Белоснежка под Чабашем стонет, стыдливо прикрывая грудь рукой. А потом… Потом притягивает его к себе, открывает ему навстречу розовый рот… Бокал с хрустом разбивается в сжатом кулаке, стекло впивается в кожу. Похер. Вытаскиваю крупный осколок из ладони. Иду к ней, пачкая все каплями крови, как в тот вечер, когда Белоснежка меня покинула.
