Найдя свое место в салоне самолета, она достала было ноутбук, раскрыла его, ввела пароль, загрузила документ со статьей, которую должна была закончить и сдать сегодня утром, но не смогла напечатать ни строчки. Руки опускались, в голове была полная пустота, в груди все сжималось. Облизала пересохшие губы, закрыла глаза, откинула голову, прижала ладони к лицу. Похоже, все три часа пройдут в терзаниях. Она сто лет не виделась с отцом, будто намеренно не желая возвращаться к прошлому. За долгих семь лет их встречи можно было по пальцам пересчитать и они отдалились, став почти чужими. Наверное, так было проще принять, что детство ее было далеко позади, что дом, в котором она выросла, стал совсем другим, да и настоящая семья, в которой она когда-то росла и была счастлива, уже канула в лету. Теперь папа в реанимации, а она столько не успела ему сказать…
Родная столица встретила неприветливым холодным дождем. Поздняя осень не собиралась радовать ни последним солнечным лучом, ни яркими листьями на деревьях, ни добрыми вестями. Как только самолет приземлился и она включила телефон, даже еще не успев забрать багаж, вновь раздался звонок. Откуда-то она заранее знала, что это за звонок. Будто физически почувствовала непоправимое. Его трель отозвалась ледяным ознобом вдоль позвоночника и болью в груди.
— Кристиночка… — раздался в трубке заискивающий и слащавый голос мачехи, каким она всегда с ней почему-то говорила. — Крепись… Папа умер…
Во рту тут же пересохло, мышцы ослабли. Она остановилась, не чувствуя, как потоком движущиеся мимо нее люди цепляют и задевают ее, непрерывно обтекая со всех сторон.
— Что?.. — непонимающе пролепетала она, пытаясь собраться с мыслями. — Я… я еще не выехала из аэропорта. Буду только через пару часов… Куда мне ехать? В больницу?
— Да, если хочешь попрощаться. Он будет в морге ЦКБ. Тебя пропустят.
В трубке повисло молчание.
— Соболезную, моя милая, — выговорила наконец Лариса.
— Я… т-тоже вам соболезную, — через силу выговорила Кристина не своим голосом и больше не смогла терпеть — сбросила звонок.
Опустошенная и расколотая на части, Кристина добрела до ближайшего свободного сидения и опустилась на его край. Как давно она привыкла быть одна, рассчитывать только на себя, жить вдали от дома и от родных… Но сейчас все равно накрыло чувством полной растерянности. Как теперь жить? Как она справится? Почему он ушел так внезапно, и почему она только сейчас осознала, как он ей нужен?! Тут же обрушились обрывки воспоминаний, безжалостно счастливых и одновременно разрывающих сердце… Из глаз хлынули слезы, и это было знаком к тому, что больше нельзя медлить, потому что она должна быть там, рядом с ним. От жуткого осознания, что он больше ее не ждет, боль буквально оглушила. Чтобы вытянуть себя из этой черной пропасти отчаяния, она вся собралась и заставила себя действовать, делать хоть что-то. Подскочив с сидения, все также обливаясь слезами, она двинулась к транспортеру забрать свой багаж, выискала небольшой чемодан среди сплошного потока чужих вещей и поспешила к выходу. Первое попавшееся такси приняло в свой уютный замкнутый мир.
— Центральная Клиническая Больница, — назвала она пункт назначения водителю, конечно, даже не зная адреса. Закрыла глаза, откинула голову на подголовник и позволила горю и воспоминаниям завладеть собой. Спустя пару часов, усталый врач в темном ночном коридоре реанимационного отделения сообщил ей причину смерти — диабетический кетоацидоз. Она не сразу вникла, о чем идет речь, но в процессе объяснений вспомнила, что у отца был сахарный диабет. Она всегда считала его достаточно разумным, чтобы следить за своим здоровьем, но, возможно, тут она и сама была виновата… Никогда особо не интересовалась его жизнью и проблемами, как и он ее. По сути они давно стали посторонними людьми. Но как так могло получиться, если теперь ей так больно?
Она покинула больницу уже за полночь, чувствуя себя потрясенной и потерянной. На удивление, в сумочке вновь раздался звонок мобильного. Звонил один из сводных братьев.
— Как ты? — не поздоровавшись, спросил Матвей, с которым они тоже не общались сто лет, хотя и пытались быть друзьями когда-то.
— Я не знаю… — выдохнула, всхлипывая.
— Соболезную. Держись.
Кристина была благодарна ему, что он не развивал эту тему. Сил отвечать пока что особо не было, как и планов, куда теперь податься и с чего начать. Будто прочитав ее мысли, Матвей продолжил.
— Поезжай в гостиницу. Постарайся поспать. Ни о чем не беспокойся. Похоронами займется прокуратура. Все остальные важные вопросы решит Лука, а я приеду в назначенный день. И… Кристин, не позволяй, чтобы тебя накрыло… Это путь в никуда. Он не хотел бы, чтобы ты себя изводила.
Сделала глубокий вздох, но его вновь прервала судорога и всхлип.
— Я постараюсь.
Так она впервые услышала это имя — Лука, спустя многие годы. Что ж… в сравнении с тем, что происходило сейчас, это даже не предвещало начало катастрофы.
***
На Троекуровском кладбище без конца моросил дождь. Только терпкий отчетливый запах мокрых, чуть подпревших листьев и хвои немного успокаивал и холодил мокрые щеки и обожженные слезами глаза. Здесь, под соснами, почему-то стало намного спокойнее, чем в мраморном ритуальном зале, где проводили гражданскую панихиду и собралось слишком много народу. И все же Кристине постоянно не хватало воздуха. Грудь будто камнем сдавило, и вымученные попытки сделать глубокий вдох не приносили никакого облегчения. Она чувствовала себя здесь чужой и одинокой, хотя больше всего на свете сейчас желала бы остаться одна. Даже мама, стоявшая рядом и иногда поддерживающая под руку, казалась не своей, очень далекой и равнодушной, потому что любила уже другую семью и не могла в полной мере разделить ее потерю.
Все двигалось мимо, словно в тумане, медленно, заторможенно, торжественно, оставляя после себя зябкий холодок — почетный караул, речи, слова соболезнования сослуживцев, многочисленных друзей, знакомых, да просто благодарных ему за какие-то услуги, разговоры собравшихся, рукопожатия, ободряющие объятья, сочувствующие взгляды, розы, розы, почему-то все время красные, венки, венки. Все это не проникало внутрь, будто не касалось ее. Лишь один раз ее на доли секунды вырвало из этого состояния отречения от реальности. Высокий мужчина в темном плаще приблизился, взялся рукой в перчатке за ее плечо и чуть сжал.
— Мои соболезнования, — произнес он тихо и лаконично, ничем не выделяясь из десятков людей, которые уже подходили к ней сегодня с подобными словами и жестами. Только на него она все-таки подняла глаза в отличие от них, потому что его голос был другим, он всегда ее волновал, а еще он ассоциировался с болью. Встретив как всегда жесткий взгляд знакомых пасмурно-серых глаз, она медленно склонила голову, быстро потеряв интерес. Он уже давно стал ей безразличен. Особенно теперь, когда ничто уже не имело значения или потеряло прежние смыслы…
Мужчина отошел и затерялся в толпе. Она не искала его, она вообще не интересовалась тем, что происходило кругом. Ей просто приходилось играть некую роль, хотя душой и сердцем она была не здесь, потому что, чтобы горевать, не нужны были все эти люди и эти церемонии, нужны были только воспоминания, которые уже никогда не станут реальностью.
