— В чем дело? — наконец решилась к нему повернуться Кристина. В каждом ее движении он ощущал волнение и легкую дрожь.
Он едва заметно усмехнулся только краем губ, затянулся последний раз и медленно втер окурок в пепельницу.
— Как тебе Петербург? — каким-то ленивым тоном спросил он, словно и не собирался выслушивать ее скучный ответ.
— Я мало его видела, но в целом, конечно, впечатляет, — выдавила из себя Кристина.
— Я думал, что Матвей много успел тебе показать. Или музеи и архитектура тебя не интересовали?
— Почему же… — растерявшись, пробормотала она, сглотнув комок в горле и изо всех сил стараясь себя убедить, что он не намекал ни на что пошлое. — Живопись меня интересует, но в Эрмитаж мы не успели сходить.
Она покраснела и опустила глаза, чувствуя, что разговор выходит натянутый, и боясь, что ему с ней неинтересно. Она попыталась вспомнить, о чем шел разговор за столом, но подходящую тему никак не могла выбрать. Ей почему-то стало обидно до слез, и она закусила дрожащую губку, но Лука вдруг произнес:
— Из-за этих свечей голова идет кругом. Ничего не соображаю. Хочешь, выпьем кофе на кухне?
— Да, конечно, — поспешно ответила Кристина и смутилась. — Но… может, ты уже хочешь спать… Тебе ведь завтра рано на работу… Ты сам говорил… За ужином…
Лука тихо рассмеялся.
— Думаю, в постель мы всегда успеем, — почти ласково заметил он, и у девушки перехватило дыхание от этих в общем-то невинных слов. Она чувствовала, что совсем теряет разум. До того, как она приехала в этот дом, ей казалось, что мир прост и понятен, и если бы ей кто-нибудь когда-нибудь сказал, что вдруг в одночасье все может стать таким сложным, волнительно пугающим, соблазнительно отталкивающим и в то же время неотвратимо затягивающим, словно в омут, она не поверила бы ни за что. Она вообще всегда была убеждена, что в любой ситуации готова выдать правильный, практичный, логический ответ на вопрос, что можно, а чего нельзя, что хорошо, а что плохо, чего ей хочется, а чего нет. Томный, непонятный и одновременно мучительно бесцеремонный взгляд Луки начисто лишил ее всех ее аналитических способностей, моральных воззрений, заученных когда-то как мантры, и даже отчасти осязания и способности ориентироваться в пространстве, потому что когда она шла за ним на кухню по пустым, слабо освещенным, а иногда и совсем темным комнатам, голова у нее кружилась, все тело сковывало оцепенение, щеки пылали, а руки были холодны, как лед.
Он снял пиджак, повесив его на спинку стула, ослабил галстук и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. От него пахло дорогим куревом, дорогим алкоголем, дорогим парфюмом, дорогой одеждой. Когда он готовил кофе на гигантской кофе-машине, больше подходящей для какой-нибудь кофейни, чем для домашнего пользования, он стоял к ней спиной, и Кристина медленно изучала его, боясь даже дышать. Блестящие, как смоль, безупречно уложенные волосы: гладкие волны впереди, аккуратные короткие виски и баки, стоящий торчком «ежик» на затылке. Сколько времени он проводит у стилиста? Белоснежная рубашка слегка приталена, выгодно подчеркивая крепкий тонкий в сравнении с широкими плечами торс. На плечах и руках тонкая ткань лежит свободно и, кажется, должна хрустеть от чистоты, гладкости, новизны и отменного качества. Иссиня-серые костюмные брюки сидят плотно, но облегают не вызывающе, только слегка подчеркивая бедра, ягодицы и стройные ноги.
Он развернулся с двумя маленькими кофейными чашечками в руках, поставил одну перед ней и сам сел рядом на ближайший высокий стул, тоже к барной стойке, как и Кристина. Отпивая черный густой эспрессо, он не отводил от нее взгляд, пробегаясь глазами по ее лицу, груди, ногам.
— Пей.
Девушка почему-то восприняла это как приказ, тут же отпила и поморщилась.
— Что? — не понял он.
— Слишком крепкий, — виновато улыбнулась она.
— В самый раз. Хотя могу коньяку еще добавить. Очень хорошо прочищает мозги, особенно неразумным девчонкам, любящим немного поиграть с огнем.
— Я вовсе не… — испуганно и поспешно запротестовала Кристина.
— Не оправдывайся, — отрезал он, и она тут же замолчала, немедленно забыв, что собиралась ему сказать, и, невольно нащупав на груди кулончик в форме сердечка, стала перебирать его тонкими пальчиками, от волнения не зная, куда пристроить руки.
— Значит, ты предпочла бы отношения со мной… — констатировал Лука, из-под темных приопущенных ресниц глядя ей в глаза.
— Я… я этого не говорила… — чуть не задохнулась Кристина.
— Разве? Выходит, Матвей мне лгал, а сейчас за ужином ты из кожи вон не лезла, строя мне глазки? Или ты просто никак не можешь разобраться, чего же тебе хочется и с кем ты имеешь дело?
Кристина пришла в ступор.
— Я не строила тебе глазки! — наконец возмутилась она в безнадежной попытке себя защитить. — Почему вы оба вечно загоняете меня в угол и не оставляете выбора?
— Выбор всегда есть. Родители не учили тебя говорить «нет», в особенности, когда дело касается твоей собственной безопасности?
— В чем ты меня обвиняешь?
— Ни в чем. Лишь пытаюсь выяснить, кто передо мной находится — взрослая умная девочка, которая знает, чего хочет, или дуреха, которая не ведает, что творит.
— Я не делала ничего плохого!
— А хотела бы?
— Нет!
— Тогда что ты тут делаешь, вместо того, чтобы отправиться к себе в комнату и спать невинным сном младенца?
— Я… не знаю! — выпалила она в отчаянии, признавая свое поражение, ведь Лука до безумия, до потери самоконтроля ее волновал. Даже на его красивые руки с длинными аристократичными пальцами невозможно было смотреть, не вспомнив о том, как они касались ее тела. — Чего ты вообще от меня хочешь?
— Разве это не очевидно? Я хочу заняться с тобой любовью прямо сейчас и мне нужно знать, готова ли к этому ты.
Кристину обдало жаром. Она приоткрыла рот, то ли чтобы что-то сказать, то ли чтобы вздохнуть, но, кажется, ни то, ни другое ей не удалось. Он приподнял брови, как бы настаивая на ответе. Девушка повернулась лицом к стойке и поставила перед собой чашку. Одно неловкое движение — чашечка опрокинулась, и горячий кофе расплескался на блюдечке и по гладкой лакированной столешнице. Кристина отодвинулась в сторону. Лука ждал, спокойно потягивая свой кофе, словно ничего не замечал вокруг.
Кристина встала.
— Чем это вытереть? — слабым голосом спросила она.
— Понятия не имею, — равнодушно заявил Лука. — Я вызову кого-нибудь из прислуги, когда ты ответишь на мой вопрос.
— Я… — у Кристины онемел язык, да и все тело совсем перестало ее слушаться. В голове смешались обрывки воспоминаний, ощущений и собственных фантазий. А что, собственно, может ее остановить? И почему нельзя сделать это прямо сейчас, с ним? К черту все страхи и сомнения! Она нервно поправила щекочущие лицо локоны. — Я… хочу быть с тобой, — срывающимся голосом прошептала она, крепко сцепив на груди руки, словно была уверена, что это как-то ее защитит. Под его взглядом она чувствовала себя нашкодившим ребенком.
