— Ждешь сегодня кого-то? — поинтересовался он без особой надежды.
— Нет, — помотал головой Матвей. — Оставайся.
— Тогда тащи выпивку, — Лука тут же заулыбался во все тридцать три зуба, закидывая за голову руки и поудобнее устраиваясь на диване.
— Значит, мальчишник? — вроде бы, недовольно и разочарованно уточнил Матвей, но тут же вдруг перенял веселость брата. — Кажется, я знаю, чем тебя нужно напоить, чтобы тебя, наконец, прорвало.
— Вырвало? — скептически приподнял бровь Лука.
— Нет! Именно прорвало!
Когда за панорамными стеклами на всю ширь квартиры растеклись густые синие сумерки в разводах пастельно-серых облаков, подсвеченных далекими огнями города, вся заказанная еда была съедена, в ванной комнате расползались сизые облачка табачного дыма, а на выложенном камнями полу уже красовались две пустые бутылки по 0,75 из-под текилы, оба брата сидели в бассейне полусонные и пьяные, из последних сил смеясь над очередной вымученной шуткой.
— А ты все-таки порядочно сдрейфил! Я уж думал, нам и правда кранты, — не без издевки ухмыльнулся Матвей. — Кстати, колись, что там была за фотка!
— Да ничего особенного. Поцелуй на улице, — с явной неохотой ответил Лука.
Матвей фыркнул, с упреком покачав головой.
— Было бы как-то тупо после всего, что было, сгнить в выгребной яме из-за какого-то поцелуя.
— И не говори… Прямо средневековая романтика…
— Так у матери есть что-нибудь против нас?
— Против меня скорее. Но не думаю, что она этим воспользуется…
— Что ж… Тебе виднее. А ты вообще в курсе, что ты Кристине по-настоящему нравишься?
Матвей даже сам немного удивился неожиданно слетевшему с уст вопросу.
— Обыкновенная похоть, — все также лениво отмахнулся от него Лука, которого сегодня явно не тянуло на откровения. — На фига ей такой как я? Она не такая уж наивная, какой кажется на первый взгляд.
— Хочешь, чтобы я начал тебя убеждать, что ты хороший?
— Да иди ты… Кстати, мне сегодня секретарша сделала минет, и я ее уволил. Вот такой я «хороший».
— Оба-на… Поздравляю… Светка?
— Катя…
— Это такая… такая..? Блин, да ты совсем! Зачем уволил-то? Нельзя так с перспективными работниками!
— Мне теперь дома хватает острых ощущений.
Матвей налил себе очередную порцию текилы, задумчиво слизнул только что насыпанную из солонки на руку соль, выпил, заел долькой лимона и откинул голову назад на край бассейна, тупо уставившись в потолок.
— Ты бы завязывал нажираться… — смерил его мутным взглядом Лука.
— Ничего, переживешь, — проигнорировал замечание Матвей. — Скоро закончатся твои острые ощущения, и Кристина, кстати, уедет.
— Москва не так уж далеко, так что…
— Так что?
— Даже не знаю… Боюсь, она мне все-таки тоже нравится… — Лука потер затылок, взъерошивая мокрые волосы, чтобы взбодриться и заставить себя наконец вылезти из бассейна. — Или, может, просто твоя текила так действует, — криво усмехнулся он, задумчиво уставившись в пустоту.
— Стопроцентная голубая агава… — уныло подтвердил Матвей. — И все-таки ты поганец и эгоист…
— Ну, только не тебе на это жаловаться.
— Да уж…
Кажется, Матвей пробормотал под нос какое-то ругательство, которое Лука не расслышал.
— Ты чего?
— Ничего, — Матвей снова потянулся за хрустальной солонкой.
— Слушай, кончай уже, — Лука резко сел, перехватив руку брата за запястье.
— Ладно, ладно, — тут же вяло уступил он. — Все равно сейчас сил нет с тобой тягаться.
Полчаса спустя Матвей провалился в тяжелый удушливый сон, в котором он по началу даже с трудом различал образы. Когда они сложились в четкие очертания вызывающе эффектной пары, по всему его нутру пробежался неприятный холодок. Эти двое даже не держались за руки — без всяких тактильных контактов было ясно, что их связывают вместе колдовские узы, замешанные на крови самого дьявола. Она — белокурая, нежная, провокационно трепетная, на все готовая ради него — растворялась в его взгляде, жадно упиваясь энергетикой его порочности, рвущейся с силой вулкана из-под лживой личины полного самоконтроля. И он — черноволосый, неприступный, холодный, перебирающий в своем извращенном уме жестокие и беспощадно прекрасные фантазии, — выжидал, медленно изводя свою жертву ее же собственными ядами похоти. Они гуляли по городу, болтали, обменивались улыбками, даже смеялись, и, конечно, совсем не замечали его, а ведь он тоже рассказывал что-то занимательное, остроумно шутил, обаятельно улыбался… От этой улыбки девушки млели, он знал это и всегда прекрасно этим пользовался, но только с ней… сейчас… все было напрасно. Горло Матвею душил болезненный спазм, ощущение собственного бессилия давило на грудь, глаза обжигали слезы. Какой же он жалкий идиот!
Все исчезло, закружилось, потонуло в водовороте других иллюзий, которые тут же улетучивались из памяти. Он запутался, все забыл, просто мучился от необъяснимой тоски, жалел себя и ругал одновременно, пока повелитель снов неожиданно не предложил ему новые декорации, новую мизансцену, новые цвета, звуки и эмоции. Кристина… Она завораживающе медленно и поразительно бесцеремонно двигалась в ослепительных лучах софитов в безликой танцующей толпе под неразборчивые звуки какой-то магической какофонии. Сияющая, нежная, совсем еще юная блондинка с выкрашенными алой помадой пухлыми губками, в черном корсете, черной полупрозрачной короткой юбочке и в лакированных босоножках на умопомрачительной высоты шпильках. В ее глазах больше не было робости, сомнений, страха, вопросов — они манили, пожирали его, требовали его немедленно. Стройные ножки, слегка расставленные в соблазнительно жарком танце, обещали, что все его желания и помыслы будут исполнены — только прикоснись. Матвей приблизился на ватных ногах, не отрывая взгляда от ее извивающегося тонкого тела с упруго выпирающими из корсажа округлостями белых грудей, нереально тоненькой талией, мягко очерченными очень женственными бедрами. Ее руки с красными ноготками тут же призывно обвились вокруг его шеи, пальчики нежно перебирали волосы на затылке, притянули его лицо к ее личику. Она позволяла себя целовать, и он целовал — ненасытно, жестко, грубо, удушливо. Но в ее голубых глазах больше не было невинной жертвенности, в них цвела и кипела страсть, жадная и неутолимая, как сама жизнь. Ее горячие ладони соскользнули по его шее и плечам к мускулистой груди, пальцы недвусмысленно задержались на сосках, двинулись вниз по рельефным мышцам живота к тугим джинсам, уверенно потерли твердый бугор в паху, коготки бесцеремонно поцарапали сквозь грубую ткань эрегированную головку, вызывая во всем теле Матвея взрывы электрических разрядов и дрожь. Ее губки прильнули к его шее, покрывая ее безжалостно чувственными укусами, тут же зализанными ласковым язычком. Зубки и язычок переместились к соскам, пока коготки продолжали сводить с ума его налитого кровью зверя.
