Остальной народ был разношерстный, но Марьяна не успела всех рассмотреть, потому что все ее сопровождающие вдруг покинули автомобиль, а Паук еще и ее прихватил с собой, ухватив пятерней за воротник куртки, как котенка за шкирку. Он выволок ее на улицу и потащил, так и не отпуская, заставляя нелепо перебирать ногами по раздолбанному асфальту в полуподвешенном состоянии. Дыхания не хватало, глаза слепили слезы, от слабости невозможно было в полной мере управлять телом, волосы растрепались и лезли в лицо после той взбучки, что эта тварь устроила ей еще в машине. Она в отчаянии рыскала взглядом по обратившимся к ней лицам, будто ища у кого-нибудь спасения, но в большинстве было либо полнейшее безразличие, либо мерзкая ухмылочка, либо легкое любопытство скучающего бездельника, ищущего хоть какой-нибудь забавы. Слезы еще текли, от дрожи зуб на зуб не попадал, но внутри уже начало расти возмущение и ярость. За что они с ней так?! Эти твари!!! Она ведь ничего им не сделала плохого!!! Ни один из них не выглядел бедным, обездоленным, голодным! Неужели у этих уродов убыло от того, что она украла какие-то жалкие копейки, чтобы помочь сестре?!
— Отпусти меня, подонок! — сама не ожидая от себя такой смелости и силы, вдруг вскрикнула она зло, рванувшись из железной лапы этого монстра, возвышавшегося над ней чуть ли не на две головы. В ту же секунду ее швырнули вперед, и она упала на колени в пыль и грязь, на битые куски асфальта. Ноги пронзила боль, как и ладони, которые она успела подставить, но охватившее бешенство заставило ее подскочить на ноги и тут же развернуться к своему обидчику. — Чтоб ты сдох! Слабак! Сволочь!
Она не успела договорить, хотя многое еще могла бы выплюнуть ему в лицо, да и остальным тоже. Когда его рожа вытянулась и побледнела, Марьяна даже испытала некоторое удовольствие за собственные страдания. Как он посмел хватать ее за волосы?! Как посмел тащить ее как какую-то собачонку, а потом швырнуть?! Еще чуть-чуть, и она бы бросилась на него, готовая порвать на части зубами и когтями и совершенно не осознавая, что ей просто не хватит на это сил — одного его маха левой будет достаточно, чтобы надолго ее вырубить, если вообще не прибить. В любом случае никакой схватки не последовало, потому что кто-то другой вдруг неслышно подобрался сзади, пока она буянила, ухватил ее за растрепавшуюся косу и приставил к горлу острый как бритва нож.
— Это что еще за бешеный волчонок? — совсем не зло, даже пугающе нежно прошептали в самое ухо, вызывая приступ мурашек и новый горячий прилив страха. — Кто-то тут покушается на мои лучшие кадры? Кажется, все мы в опасности… — в мужском голосе слышалась веселая улыбка и ирония, даже не злая, но почему-то от того не менее жуткая. Наверное, из-за острия ножа, колющего горло где-то под ухом. От этого острия очень хотелось отстраниться, но тот, кто его держал, не позволял. Его хватка хоть и не была болезненной и зверской, как у Паука, но вывернуться, не напоровшись на нож, все равно было нереально. Те, кто стоял поблизости и слышал его слова, негромко заржали. Марьяна осторожно сглотнула и попробовала заговорить, но только ничего у нее не получилось, кроме как шевельнуть губами. Голоса просто не было. То ли она успела его сорвать, то ли от перенесенного стресса какие-то нервы переклинило. Вместо нее заговорил Паук.
— Та самая воровка, о которой мы тебе рассказывали, Барон, — мрачно констатировал он. — Видите ли, не довольна грубым отношением, сука.
— Ах вот как… — протянул густой низкий голос неспешно и мягко, словно бархатом провел по уху и щеке. — Тогда ее претензии вполне обоснованы… Никто ведь не любит грубого отношения, кроме опущенных, правда?
Вопрос, наверное, был обращен к Марьяне, но она не знала, следует ли ей что-то отвечать. Не успела она обдумать свой следующий шаг, как ее вдруг отпустили — мягко и осторожно подтолкнув вперед, но тот, кто ее держал, все равно остался за ее спиной очень близко, и она повернулась, чтобы его увидеть. Перед ней стоял молодой мужчина лет двадцати шести — двадцати восьми. Чтобы заглянуть в его лицо, ей пришлось поднять голову, потому что иначе взгляд упирался ему в грудь. Черноволосый, коротко стриженный, даже коротко бритый над ушами, но густые пряди на макушке аккуратно уложены, будто он явился не на бандитскую сходку, а на светский раут, и провел у стилиста не меньше двух часов. Подбородок высокомерно вздернут, потому что он привык смотреть на людей сверху вниз. По коже причудливыми узорами вьется татуировка. Она начинается на голове, проступает сквозь короткую щетину волос, покрывает всю шею и уходит куда-то под черную трикотажную футболку, чуть расстегнутую на широкой мускулистой груди. А еще на нем черная кожаная куртка, подчеркивающая огромный размах плеч, и черные кожаные брюки, заправленные в высокие ботинки на шнуровке. Кисти рук и пальцы у него тоже покрыты какими-то узорами и унизаны массивными выступающими перстнями. Перстни, конечно, не для красоты, а чтобы размозжить противнику лицо в случае кулачного боя.
Превозмогая страх и смущение, Марьяна заставила себя посмотреть в его глаза. Темные, порочные, они разглядывали ее с насмешкой и высокомерием, как любопытную букашку, случайно заползшую на его территорию. Долго выдержать такой взгляд она не могла и постыдно опустила ресницы, а мужчина сделал какое-то движение рукой, и Марьяна заметила, что он привычным жестом вытер здоровенный солдатский нож о штанину. Ее пальцы тут же метнулись к шее и тронули влажный порез на коже под ухом. Девушка поморщилась и взглянула на кровь.
— Не смертельно, — безразлично успокоил ее мужчина. — Жить будешь, волчонок. Пока мне не надоешь, само собой…
Марьяна сжала кулаки.
— Чего вам от меня надо? — снова взвилась она, устав рыдать и бояться.
— А что ты умеешь делать хорошо? Говорят, воровать кошельки… Может быть, еще трахаться? — Голос главаря снова прозвучал как-то приглушенно, словно шелест ветра, хотя на сей раз он говорил намного громче. Ничуть не смущаясь возмущением и страхом, отразившимся на ее лице, он тронул ее подбородок и мазнул большим пальцем по губам, почему-то вызывая в девушке совсем не прошенный внутренний трепет и жар. Марьяна тут же инстинктивно оттолкнула его руку в сторону и отвернулась.
— Я умею только воровать, — зло выпалила она, чувствуя унижение и злость, но прекрасно понимая, что стоит ей сейчас ляпнуть что-то не то или не проявить твердость, все это может быть истолковано совсем иначе и плохо для нее кончиться. Все кругом загоготали. Барон лишь снова усмехнулся в ответ, озарив тьму леса своей белозубой хищной улыбочкой, от которой мороз побежал по коже.
— По крайней мере честно… — прокомментировал он, откровенно глумясь над ней, и облизал губы. — Строптивая… Но я таких люблю… И даже много чему могу научить, если попросишь как следует… — добавил он ко всеобщему веселью. Похоже, весело тут не было только одной Марьяне.
— Зато я не люблю таких, как вы! — не выдержала она, а его рука в ту же секунду метнулась к ее лицу и крепко сжала щеки, заставляя смотреть в его темные гипнотизирующие глаза в упор. Марьяна попыталась вырваться, но от этого только стало больно.
— Мне и не нужно, чтобы меня любили, волчонок. Мне нужно, чтобы мне подчинялись и делали так, как я хочу. И ты будешь делать все, что я прикажу, когда придет время. Ясно?
