— Ты так больше и не пришла… — Будто в подтверждение мрачным мыслям, вырвалось из губ девочки холодное обвинение.
— Я… у меня… — Марьяна не знала, что и сказать, помня, что Барон наблюдает за ними и боясь его разгневать. Однако, Настя, перебив, ответила вместо нее.
— Виктор сказал мне, что ты была занята. Как, удалось связаться с родителями? — То ли в ее тоне и вопросе и правда был подвох, то ли Марьяна и без того похолодела от страха и волнения. Откровенно врать она точно не умела, тем более родным… К тому же слова «Виктор мне сказал» совсем выбили из колеи… О чем он мог с ней разговаривать?! Девушка взволнованно облизала губы.
— Я не смогла… — покачала головой она. — Я не представляю, как они отреагировали бы на такое… Они потребовали бы тебя вернуть и не успокоились бы, пока не нашли.
Настя кивнула, не спуская с сестры глаз, будто не хотела упустить ни единого ее движения, жеста и выражения лица.
— Ты права. Не нужно им пока ничего знать. Тем более, что сейчас нас, скорее всего, разыскивает полиция. С ними ведь придется объясняться. Мы должны придумать убедительную историю.
Голос Насти звучал настолько ровно и уверенно, что Марьяна невольно напряглась, будто перед ней сейчас находилась вовсе не ее ласковая младшая сестренка, а какая-то совершенно незнакомая ей девушка, очень уверенная в себе и повзрослевшая. Она ведь сейчас не советовалась с ней, а ставила перед фактом… даже, возможно, приказывала.
— Да, наверное… — выдохнула Марьяна, заставляя себя через силу приблизиться. От взгляда сестры, от ее неподвижной, никак не изменившейся позы ей все еще было не по себе. Что-то необратимое с ней все-таки произошло. Может быть, она и правда стала другим человеком, пусть так… лишь бы она была здорова и могла себя контролировать. — К-как ты себя чувствуешь?
Настя усмехнулась, тряхнув головой и проведя пальцами по короткому ежику волос.
— Совсем по-другому… Но, кажется, лучше… Даже волосы стали расти…
Увидев эти живые движения и эту улыбочку, Марьяна так обрадовалась, что наконец-то позволила себе расслабиться и броситься к сестре, склонившись и сжав ее в объятьях. Та тоже неловко обняла ее за шею, приподнимаясь в своем кресле навстречу. Их объятья затянулись, и Марьяна поспешила высвободиться из-за необычной неловкости, однако, руки Насти удержали, сжав предплечье и надавливая на шею. А еще ее лицо прижалось совсем близко к ее щеке, и кончик носа проскользнул по похолодевшей коже, будто вдыхая ее запах. Девушка резко рванулась, уже предвидя, чем это грозит, только вот хватка девочки оказалась слишком сильной, при этом даже не напрягая ее особенно.
— Боишься? — прошептала Настя с неприятной угрозой, заглядывая ей в глаза. — Наверное, ты права… Я теперь все время голодна… Знаешь, чем они меня кормят? Донорской кровью… — На какой-то миг она растерянно нахмурилась, опустив глаза и будто осмысливая что-то. — По началу было противно, и меня рвало… Я плакала и просила нормальной еды… Но потом… — Она сделала паузу. — Я даже тебя готова укусить… — губы девочки искривились в неприятной кровожадной ухмылке.
— Пожалуйста, не надо… — вырвалось у Марьяны как-то спонтанно. Дикий взгляд сестры, ее железная хватка, от которой было больно и неуютно, какая-то ненормальная жесткость в ее лице, в ее мышцах, в ее голосе, в ее улыбке — все это пугало и отталкивало. Чуть склонив набок голову, Настя держала ее в своих руках и смотрела на нее пронизывающим насквозь голодным взглядом в упор. Марьяна чувствовала ее прохладное спокойное дыхание на своем лице и почти не дышала сама.
— Мне нужно отсюда выйти, — едва слышно произнесла Настя, и это вновь была вовсе не просьба, а приказ. — Мне нужна нормальная еда… Понимаешь?
— Боюсь, я… пока что ничего не смогу сделать… — Марьяна уперлась в спинку кресла, чтобы вырваться из рук сестры. — Барон сказал…
— Думаешь, я дура?! — вдруг зашипела она ей в лицо. Ее когти впились ей в затылок и в руку, а глаза вспыхнули желтым огнем, совсем как у Ника, когда он обращался.
— Что ты такое говоришь?! Я вовсе не… — Начала оправдываться Марьяна, но ее грубо тряхнули и перебили.
— Я знаю, что вы целовались с ним только что… — ехидно прорычала девочка, искажая хорошенькое личико гадкой ухмылкой. — Он всю тебя облизал… Ты пропахла им насквозь… Сука!
Еще чуть-чуть, и когти младшей сестры вонзились бы в ее кожу, но это очередное оскорбление, услышанное теперь из уст самого близкого человека, вдруг задело Марьяну за самое больное, особенно эти мерзкие обвинения, которые не имели ничего общего с действительностью. Схватив Настю за руки, девушка с силой ее оттолкнула назад на кресло, подскочила и отступила, пятясь к выходу.
— Что ты вообще знаешь?! — выпалила она в гневе. — Я просто хотела, чтобы ты выжила! Я на все пошла, чтобы тебя спасти!
— Вижу, что на все… — Настя неспешно встала, ехидно скалясь. Из-под верхней губы выступили кончики ее острых зубов. — Ему Я нравлюсь! Ясно?! — неотвратимо приближалась она, сверля ее желтыми голодными глазами. — Он говорил мне, что я красивая! Он приходил ко мне каждый день, когда тебя не было рядом!
— Что?! — Марьяна опешила. — Он не должен был… ты ведь…
— Что?! Больная?! — зло усмехнулась Настя. — Или еще ребенок?! А, может быть, уже нет?!..
Марьяна больше не находила слов. Ноги подгибались, в горле застрял болезненный ком, руки дрожали… Что она наделала?! Кому доверила свою сестру?! Во что ее превратила?! Она теперь походила на маленькое чудовище, злобное, язвительное, безжалостное. Все самое плохое, что прячется где-то внутри у любого даже самого хорошего человека, похоже, вырвалось у нее наружу и теперь управляло ей без тормозов.
— Я изменилась, сестренка… очень изменилась… — свирепо прошипела Настя, продолжая наступать и оттеснять Марьяну к стене рядом с входной дверью. — И больше я не собираюсь покорно валяться в постели и слушаться всех тех, кто лучше знает, как мне жить… Я буду жить, как хочу… И буду брать все, что мне нужно… А ты — проваливай, если не хочешь, чтобы я разорвала тебя на части! Это ты забрала у меня ЕГО! Тебе всегда доставалось все самое лучшее!
Не дав Марьяне опомниться, Настя бросилась к двери и дернула, но тяжелая стальная дверь не поддалась ни на миллиметр. Из ее груди вырвался страшный нечеловеческий рык, и, когда она повернулась к старшей сестре, в страхе забившейся в угол, лицо ее уже было нечеловеческим и пасть оскалилась острыми, как иглы, клыками. Не успела девушка опомниться, как это чудовище ринулось на нее, пытаясь вцепиться когтями в горло, а зубами в лицо. Она сама не поняла, как успела перехватить ее руки и как ей хватило сил удержать их от страшного броска. Они сцепились в углу комнаты не на жизнь, а насмерть. Только противники оказались не равны. Марьяна с каждой секундой чувствовала, как силы ее иссякают, руки дрожат, ноги подгибаются, и страшная зубастая пасть становится все ближе миллиметр за миллиметром. Где-то в отдалении послышался щелчок замка и звук открывающейся двери, а затем спасительные голоса. Несмотря на свою одержимость, Настя тоже почувствовала движение сзади и резко развернулась, выпуская сестру. У двери стояло трое здоровенных охранников с ружьями-инъекторами наперевес. Девочка злобно зарычала и, не раздумывая, с невообразимой скоростью и ловкостью бросилась на одного из них, сбивая его с ног и впиваясь зубами ему в лицо. Двое других охранников оцепенело отступили, а Марьяна сползла на пол по стене, больше не чувствуя ни воли, ни сил к сопротивлению. Настя пила кровь, наверное, вечность. Наблюдать эту картину было жутко, отвратительно, ужасно… Громилы, находящиеся всего в двух шагах от происходящего, бросили ружья и попятились к выходу. Один из них оступился, упал на спину, в панике прополз несколько метров на спине, как краб, опираясь на локти, потом перевернулся, пополз на четвереньках, встал и побежал вслед за первым.
