Виктор нахмурился и сглотнул. Девочка по-прежнему сидела на полу, вся сжавшись, будто в испуге, и пряча лицо, но больше не плакала.
— Мне не нравятся эти игры, Настя… — повысив тон, прорычал он, чувствуя неладное. Рука вновь потянулась к кинжалу. — У нас была договоренность… Я буду давать тебе кровь. И ты обратишь меня.
В ответ воцарилась полная тишина, а девочка в углу замерла, будто уснула. Выждав несколько секунд, он все же сделал шаг в ее сторону, как вдруг она бросилась на него одним прыжком, подняв руки и оскалившись огромной страшной пастью. Он сам не понял, как успел ее схватить и прижать к стене. Она билась, металась, рвалась, но вырваться все же не могла. Или, мать ее, просто не очень старалась?! Потому что силищи в ней было немерено…
— Что ты, блядь, творишь?! — заорал он ей в лицо, точнее, в то, во что оно превратилось. Ее глаза сияли желтым, а длинные и острые, как иглы, зубы, клацали в опасной близости от его груди. Ему пришлось придавать раненым предплечьем ее шею, чтобы удерживать ее пасть на расстоянии. — Не заставляй меня причинять тебе боль!
От бессилия и злости она издала нечеловеческий, дикий визг.
— Я ни за что туда не вернусь! После того, что ты сделал! Ты целовал ее! Ты говорил, что я тебе нравлюсь, а сам делал это с ней, пока держал меня взаперти! Она тебя даже не хочет! А ты все равно, все равно ее любишь! И я даже не могу управлять тобой, как другими! Ненавижу! Ненавижу! Ты чудовище!
Она вопила оглушительно, как ненормальная, сама не в состоянии остановиться и успокоиться. На несколько мгновений Барон потерял дар речи, но девочка вдруг ослабла в его железной хватке, все еще содрогаясь в рыданиях и больше не глядя ему в глаза. Ее лицо вновь стало человеческим, если не считать ужасных сгустков запекшейся и свежей крови на щеках, губах и подбородке, а руки, которые он крепко держал за запястья, прижимая к стене, безвольно обмякли. Ну и что ему теперь было делать? Хватать ее и тащить в заточение? Утешать? Просить прощения? Последнее у него всегда получалось хуже всего после того, что он обычно причинял людям… Роль злодея еще казалась сносной, но лицемера — все чаще невыносимой…
— Мне нравилась твоя сестра, понимаешь? — выпалил он то, что чувствовал, без прикрас. — Ты мне тоже нравишься, но ты еще ребенок.
— Ты врешь! Я никогда тебе не нравилась! Я уродина! Больная! Теперь еще и чудовище! Ты притворялся! Просто я была дурой! Теперь я вижу все и все чувствую! Не хочу больше тебя видеть! Не хочу, чтобы ты был рядом! Не хочу!
Она снова попыталась вырваться, но на этот раз уже слабо, по-человечески, по-девчачьи, так что держать ее не составило никакого труда, только смысла уже не имело. Яростно зарычав и выругавшись, Виктор с силой оттолкнул ее в сторону, выпуская на свободу.
— Тогда чего ты хочешь?! — завопил он, глядя на испуганную, прижавшуюся к стене и сжавшую на груди руки девчонку, всю перемазанную в крови. — Носиться в пижаме по округе и наводить ужас на местных жителей?! Тебя отловят и подстрелят! Если и выживешь, будут тоже держать взаперти, и сомневаюсь, что будут регулярно поставлять тебе свежую кровь! Ты вообще хоть что-нибудь соображаешь?!
— Я не просила делать меня такой!
— Я знаю! Но блядь! Рак четвертой степени в обмен на вечную жизнь и молодость — это охуенный подарок судьбы! За это можно отдать любую цену! Любую! А ты стоишь тут и истеришь!
Настя смотрела на него округлившимися, полными боли глазами. Ее губы и подбородок дрожали, по перемазанным щекам непрерывно текли слезы.
— П-прости… я правда не в себе… Мне сложно себя контролировать… Мне нужна кровь… постоянно… Иначе что-то будто пожирает меня изнутри…
Н-да… кажется, эти ощущения были ему знакомы отчасти. В последние дни он чувствовал себя так же отвратительно, пока не принимал очередную дозу. Может быть, в его случае это еще было обратимо, а, может быть, и нет… Док как-то заметил его состояние под кайфом и осуждающе покачал головой. Наверное, он определил его по расширенным зрачкам, а, может, он опять весь был на драйве, но не осознавал этого. Только тогда ему было так хорошо, что он лишь блеснул очаровательной улыбкой и хлопнул его по плечу.
— Охуенная штука, док… Нереально вставляет…
— Отличный способ самоубийства. Главное, быстро… Через пару месяцев превратишься в живого мертвеца, — ничуть не поддавшись его веселому настроению, мрачно бросил док в ответ.
— Ничего… ты ведь меня потом вытащишь… — беспечно заявил Барон с уверенностью, свойственной всем начинающим наркоманам. — Я не собираюсь становиться торчком… Просто времена настали трудные… Да и вообще, я скоро стану кровососом… Может, можно оторваться напоследок…
Док ничего больше не сказал. Просто отвел взгляд и вообще стал все чаще избегать его общества. Этот тип никогда ему особо не нравился чисто по-человечески. Умный… а потому себе на уме. Таких молчаливых и задумчивых он терпеть не мог. Никогда не знаешь, что там назревает у них в голове, а у этого точно что-то назревало… Слишком уж много он знал и слышал, а потому мог запросто предать… Так, может, ну его к черту, этого докторишку?! Пристрелить и не париться? В конце концов, ничего сложного в обращении не было… Переливание мог сделать любой из его медиков… Единственное, что было необходимым, это как-то контролировать девчонку… Кормить ее… Да, кормить…
— Я знаю, где можно достать много донорской крови… — вдруг озарила его новая мысль. — Я отвезу тебя туда прямо сейчас… Тому, кому она принадлежит, она больше не понадобится… И нас там никто не побеспокоит. Ты придешь в себя, и я вызову туда своих медиков. Они сделают переливание.
***
У Марьяны ноги подгибались, когда они остановились перед комнатой, где она должна была убедиться, что Его больше нет… Любовь? Она не знала, что к нему на самом деле чувствовала… Может быть, если бы прошло чуть больше времени, она смогла бы разобраться в себе и все разложить по полочкам. Но правда была в том, что внутри все пожирала черная дыра боли, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть… Она просто не готова была его потерять… ни сейчас, ни завтра, никогда… Ей нравилась его вечно насмешливая улыбочка, его глаза и их хищный, голодный взгляд, а еще его искушенные уверенные губы и его умелые пальцы на коже, которые отменяли все запреты и сносили крышу… Когда его локоны путались в ее пальцах и щекотали лицо, когда его горячее мощное тело прижимало ее к постели, а руки опутывали требовательными объятьями, она просто забывала обо всем и улетала, поддаваясь самому сильному инстинкту на свете — зову мужчины, который тебя хочет и которого хочешь ты. По их короткому общению и по обрывкам сведений, которые ей удалось о нем узнать, он, конечно, представлялся ей опасным, диким, непредсказуемым, но в то же время она чувствовала в нем силу, которая не могла не восхищать. Очевидно, их разделяло больше сотни лет… очевидно, она была всего лишь очередной его забавой на короткий срок… Да, она боялась его, потому что он показал ей, на что способен в праведном гневе… и да, она знала, что он мог явиться сюда изначально вовсе не за ней, а из-за этой своей подруги-детектива… Но все же какая-то неуловимая связь между ними, возможно, пока тонкая, как паутинка, сплетенная из нелепых случайностей и последствий чужих поступков, соединяла их и почему-то давала надежду, что все еще могло бы быть… Нужно было признаться самой себе — она ведь хотела быть рядом с ним, красивым, властным, таинственным, загадочным, порочным… иногда несносно вредным, высокомерным и насмешливым, но все же бессовестно обаятельным и почти всегда знающим, как правильно поступить. А еще тот нежный зов, которым он убаюкал ее прошлой ночью, когда никого больше не было рядом и мир вокруг состоял лишь из боли и отчаяния, разве он не говорил о том, что он тоже не был равнодушен? И он уже тогда знал, что умирает… Может быть, знал это и раньше, когда передавал ей свою кровь… Теперь все это не имело значения, потому что будущего у них больше не было…
