— Впечатляет, господин Браудер.
— Спасибо, я передам. Большая часть работы была проделана моим коллегой Вадимом Клейнером. Я планировал подать это заявление в Берне, но потом подумал, что было бы эффективнее, если бы его подал кто-то вашего калибра. Вы не согласитесь?
Он оперся на локти и по-заговорщически наклонился ко мне.
— Мне нужно внимательно всё прочитать и обдумать. Это важно для меня: я борюсь с такими преступлениями много лет. Конечно, мне интересно, особенно если всё в вашем заявлении обосновано.
Мой график работы в Давосе был плотным: встречи были расписаны на следующие несколько дней, но именно эта оказалась крайне важной. Мне очень хотелось, чтобы Марк согласился.
Сразу после Давоса я отправился в Штаты на встречи в Вашингтоне и Нью-Йорке — на повестке был закон Магнитского, и движение в его поддержку в Конгрессе набирало обороты. Когда я был в Нью-Йорке, мне позвонили. Определитель номера показывал неизвестный номер с кодом Швейцарии. Я ответил. Связь была отвратительная, с треском и разрывами, я практически ничего не мог разобрать и уже собрался нажать отбой, как вдруг услышал знакомый голос.
— Билл? Билл? Это Марк, Марк Пит. Вы слышите меня? — слышимость улучшилась.
— Марк! Как дела?
— Прошу прощения за помехи со связью — я за рулем, в дороге. Я прочитал ваш документ. Очень убедительно. Настолько убедительно, что я очень хочу присоединиться к вашему делу.
— Правда?
Если бы я смог обнять его на расстоянии, то обязательно сделал бы это.
— Если вы не против, я хотел бы подать жалобу как можно быстрее.
Я моментально согласился. На следующий день он перезвонил и сказал:
— Бомба сброшена, теперь посмотрим, где рванет.
Вовлеченность Марка усиливала надежду, но не гарантировала, что власти Швейцарии начнут действовать. По большому счету, прокуроры берутся за дело тогда, когда видят, что смогут его выиграть. И хотя в данном случае доказательства были неопровержимыми, кому как не швейцарцам не знать, что все дела с российским «правосудием» — это всегда мука. Заведомо известно, что кремлевская власть не выполняет обязательств, постоянно пытается пустить всех по ложному следу и всегда лжет, по случаю и без.
Мне предстояло сделать всё, чтобы не дать швейцарцам похоронить наше дело, а лучший помощник в этом — пресса.
На нашей примирительной встрече с Джоном Москоу на Кембриджском симпозиуме он познакомил меня со своим старым товарищем — репортером еженедельника «Барронс» Биллом Алпером. Джон назвал его лучшим представителем жанра журналистских расследований в Нью-Йорке. Билл ежедневно освещал новости здравоохранения и технологий фондового рынка, а также писал содержательные разоблачительные статьи о коррупции и должностных преступлениях.
Перед тем как вернуться в Лондон, я пригласил Билла на обед в гостиницу «Мандарин Ориентал», на 35-й этаж, с видом на Центральный парк. Он пришел в ресторан в наглухо застегнутой потертой синей парке и видавших виды кроссовках. Я подумал, что, наверное, ему некомфортно ходить в такие роскошные заведения.
— Вы Билл? — спросил он, приближаясь к столу.
— Я Билл. А вы Билл?
— Виновен, — сострил он.
Билл Алпер, журналист «Барронс» (© BILL ALPERT)
Он понравился мне с первой секунды. Его совершенно не волновал антураж, в который он попал. Всё в нем, начиная с внешности и заканчивая беспечностью, напоминало современного инспектора Коломбо.
Мы начали болтать и быстро поняли, что нас объединяет не только имя — мы оба приходились родственниками знаменитым партийным деятелям Коммунистической партии. Мой дед, Эрл Браудер, был генеральным секретарем Коммунистической партии Америки (1932–1945), а Билл — дальним родственником Максима Литвинова, народного комиссара по иностранным делам СССР при Сталине до начала Второй мировой войны (1930–1939). (Литвинова сменил Молотов, «прославившийся» многим, включая знаменитым «коктейлем».)
Еще один общий момент: нам обоим удалось отдалиться от идей коммунизма настолько далеко, насколько это возможно. Билл стал журналистом на Уолл-стрит, а я — управляющим иностранного инвестиционного фонда в Москве.
До того, как стать журналистом, Билл закончил юридический факультет Колумбийского университета в 1980-х и стал практикующим юристом. Одним из его хобби было просматривать юридические файлы в поисках корпоративных скандалов. Его босс в «Барронс» не был в восторге от интереса Билла к журналистским расследованиям, но, поскольку Билл справлялся со своей текущей работой, босс закрывал на это глаза.
За время обеда я ознакомил Билла с нашим заявлением в прокуратуру Швейцарии. Его реакция была похожа на реакцию Марка Пита, но несколько отличалась. Билл видел в моем рассказе сенсационный сюжет, где было всё: убийство, банковские счета в Швейцарии, информатор, российские коррупционеры и сокрытие преступлений Кремлем.
Выслушав меня, он сказал, что хочет поработать над этой историей.
Но когда я вернулся в Лондон, наши юристы, узнав о моей встрече с Биллом, потребовали притормозить статью, не особенно стесняясь в выражениях. Они считали, что публикация вызовет раздражение у швейцарской прокуратуры и та в ответ может рассматривать наше заявление бесконечно долго или просто сразу отказать.
Я объяснил это Биллу, и он согласился подождать решения прокуратуры.
Мы все ждали ответа из Берна. Ожидание — всегда самая тяжелая часть процедуры подачи. Шли недели. Тишина.
В середине марта я позвонил Марку и поинтересовался, сколько еще нам ждать, но он ответил: «Билл, мы должны запастись терпением. Эти люди работают в другом ритме».
22 марта 2011 года вдруг началось какое-то движение, но не в Швейцарии. В Москве в аферу с хищением 230 миллионов долларов ввели нового игрока. Это был еще один бывший зэк и вор, Вячеслав Хлебников, но, в отличие от предыдущих фигурантов, он был жив.
МВД утверждало, что Хлебников был одним из соучастников преступления. На языке блатных такой человек называется «грузчик» — тот, кто осознанно берет всю вину за преступления соучастников на себя. Он не только покаялся в хищении, но и «признался», что совершал их вместе с Сергеем Магнитским и еще тремя подставными лицами, правда, уже мертвыми.
Министерство внутренних дел подкрепило это «признание» обширными материалами, пытаясь представить всё законным. Дело было срочно рассмотрено в Тверском районном суде Москвы, но к его материалам у нас не было доступа.
Суд признал Хлебникова виновным на основании его же «признаний» и приговорил к пяти годам колонии (минимальный возможный срок) без компенсации нанесенного ущерба или обязанности указать, где находятся украденные деньги.
