Полицейские отвезли меня домой, подвели к входной двери и позвонили. Открыла мама. «Что случилось?» — спросила она с порога, обводя взглядом каждого. Я зарыдал...
— Мадам, какие-то подростки украли у вашего сына флейту, — объяснил один из них. Мама поблагодарила их за то, что они доставили меня домой. Пока она закрывала дверь, второй полицейский спросил, не желаю ли я заявить о случившемся и описать хулиганов.
Она ответила не сразу. Я чувствовал, что она не хочет, чтобы я это делал. Но я настоял. Утирая слезы, я сказал: «Я очень хочу сделать это, Ева» (не знаю почему, но у нас с братом была странная привычка называть родителей по имени). Мы еще немного попрепирались между собой, и мама сдалась. Она неохотно пригласила полицейских за стол на кухню.
Я отвечал на вопросы, а они записывали их в блокнот. После их ухода мама отметила, что вряд ли мы еще когда-нибудь услышим о нашей флейте.
Через месяц раздался звонок из полиции. Они арестовали троих подростков, которые пытались сдать ворованные музыкальные инструменты в ломбард. Задержанные подходили под мое описание. Естественно, моя флейта бесследно пропала, но полиция хотела знать, готов ли я прийти в участок на опознание.
Мама не хотела дополнительных проблем, но я был непреклонен, и к назначенному часу мы отправились в полицейский участок на нашем старом «Бьюике-Сенчури».
Нас встретил молодой полицейский и через грязные коридоры проводил в маленькую затемненную комнатку со встроенным смотровым окном. Он объяснил нам, что мы можем видеть подростков через стекло, а они нас — нет. «А теперь посмотри и скажи, здесь есть те ребята, которые отобрали у тебя флейту?» — спросил он меня.
Все трое были там, они стояли вперемежку с другими мальчишками. Один из них даже был одет в тот же красный свитер с короткими рукавами, что и в день ограбления.
— Это они, — сказал я, указывая на них.
— Ты уверен?
— Да, точно они. — Я никогда не забуду их лиц.
—Хорошо, — и повернулся к моей маме: — Мэм, мы хотели бы, чтобы ваш сын дал показания в суде против этих подростков.
— И речи быть не может, — отрезала мама.
Я потянул ее за рукав: «Ну, мам, я очень хочу». Эти ребята поступили плохо, и я хотел, чтобы они получили по заслугам.
Через два месяца нас вызвали в суд округа Кук по делам несовершеннолетних. Это было новое здание на Рузвельт-роуд, напротив здания ФБР. Слушания проходили в большом современном зале, в котором присутствовали только эта троица, их мамы, судья, общественный защитник, помощник окружного прокурора, моя мама и я. Троица вела себя так, будто происходящее их мало заботило.
Они носились по залу, и даже когда судья открыл заседание, продолжали перешептываться и хихикать вполголоса. Но когда прокурор попросил опознать подследственных, они прекратили свои глупые шутки и уставились на меня.
Их адвокат не сумел выстроить защиту. После того как я рассказал, что произошло, судья признал всех троих виновными в краже. Но вместо того, чтобы отправить их отбывать наказание в колонию для несовершеннолетних, судья приговорил их к условному сроку, а это означало, что они и дня не проведут за решеткой.
Моя флейта была утрачена безвозвратно, а весь этот инцидент оставил нехороший осадок в моей душе.
Но всё же произошедшее каким-то образом повлияло на меня, заставив по-иному воспринимать роль правоохранительной системы.
С этого самого момента я стал одержим всем, что было связано с работой полиции.
По пути в школу я всегда проходил мимо греческой закусочной «Агора» на 57-й улице. Около нее всегда были припаркованы полицейские машины, и мне стало жутко интересно, что там делает столько полицейских.
Однажды я не выдержал, собрался с духом и зашел внутрь. Женщина за кассой разрешила мне воспользоваться туалетом. По дороге я увидел за столиками два полицейских наряда. Они пили кофе и рассматривали фотографии людей с довольно неприятными физиономиями.
Возвращаясь из туалета и вытирая мокрые руки о штаны, я еще раз попытался разглядеть их.
Уже дома я собрал всю свою мелочь и на следующий день по пути из школы опять зашел в «Агору». На этот раз я взял стакан газировки «Рутбир» и сел за соседний столик с полицейскими, украдкой посматривая на фотографии.
Попытка прошла не очень гладко: плотный полицейский средних лет поймал мой взгляд и строго сказал: «Эй, сюда нельзя подглядывать. Это секретная информация».
Я потупил взгляд на стакан с газировкой и сделал глоток.
Полицейские рассмеялись. Один из них сказал: «Паренек, а ну-ка подойди». Ну вот, опять влип, подумал я.
Но он продолжил: «Не слушай его. Он пошутил. Хочешь взглянуть?»
Я робко кивнул. Тогда он показал то, что они называли «ориентировками». С одной стороны листа были набиты номера угнанных автомобилей, а с другой — фотографии и описание подозреваемых, разыскиваемых полицией, а также список вменяемых им преступлений. В тот день ориентировки были выданы на пятерых: двух человек разыскивали за убийства, одного — за изнасилование, и еще двух — за вооруженный грабеж.
Я не знал, что это всё означает, но звучало страшно и в то же время захватывающее. Каждая фотография была окном в страшную историю, которую мне очень хотелось узнать.
Удостоверение детского патруля полиции Чикаго Билла Браудера (© Bill Browder)
Дружелюбный полицейский заметил, как меня это увлекло, и спросил: «Хочешь взять их себе?» Я кивнул. «Забирай и приходи завтра за новой партией». Я так и сделал. И после забирал ориентировки каждый день. К июню у меня скопилось их под сотню. Я был так увлечен, что позже полицейские предложили мне вступить в детский патруль полиции Чикаго.
Не очень понимая, что это значит, я с восторгом согласился.
Весь следующий учебный год, каждый четверг во второй половине дня я вместе с другими ребятами из нашего района ходил на лекции, где нам рассказывали о преступлениях, работе полиции и карьере в правоохранительных органах.
Как это часто бывает с детскими навязчивыми идеями, интерес к ним постепенно угасает с возрастом. Со временем мой интерес угас окончательно — я вырос.
И в тот момент никто не мог предположить, что борьба за верховенство закона и правосудие станет основным смыслом моей взрослой жизни.
3. Джон Москоу
1989–2008 годы
Четырнадцать лет спустя, в 1989 году, я окончил Высшую школу бизнеса Стэнфордского университета. В том же году пала Берлинская стена. Спустя три года я устроился в инвестиционный банк «Саломон Бразерс» в Лондоне, в отдел инвестиций в Восточную Европу. В этой части света открывались огромные возможности, и в 1996-м я учредил инвестиционный фонд Hermitage и переехал в Москву. Я назвал фонд именем музея Эрмитаж в Санкт-Петербурге, где хранятся шедевры изобразительного и декоративно-прикладного искусства России.
