— Билл, что-то происходит в Комитете. В Конгрессе ходят люди, призывающие снова снять Глобальный закон Магнитского с повестки дня.
— Кто?
— Один из них — бывший конгрессмен из Окленда Рон Делламс. Другой — Ахметшин, тот, который был в Брюсселе с Весельницкой, — тут он сделал паузу. — Третий — Марк Цимрот.
— Черт, эти ребята не останавливаются.
— И не думают.
Это были тревожные новости, особенно в том, что касалось участия Ахметшина — загадочной личности. С тех пор как он появился в Европейском парламенте, мы изучили его прошлое. Похоже, он сознательно скрывал его, поскольку в интернете мы не смогли найти ни одной его фотографии. Тем не менее нам удалось выяснить, что он выходец из Советского Союза, работал на военную разведку, а затем эмигрировал в США и обосновался в Вашингтоне, получил американское гражданство и занялся лоббированием различных иностранных интересов.
Что касается Рона Делламса, то позже мы узнали, что он получил порядка пяти тысяч долларов за экстренный однодневный визит в Вашингтон из Окленда, целью которого было, как говорится, «открыть двери». Вероятно, наймодатели Рона — восьмидесятилетнего бывшего конгрессмена, который с 1998 года уже и не появлялся в Конгрессе — уговорили его помочь российским сиротам. Скорее всего, он никогда и не слышал о законе Магнитского и, конечно, вряд ли понимал, какую роль ему уготовили в этой авантюре.
Одним из тех, кто должен был всё понимать, был Марк Цимрот. В нем явно скрывался талант лоббиста, который, как оказалось, был использован для распространения среди сотрудников Комитета по иностранным делам Палаты представителей информации о моих «проступках» в России, почерпнутой из дела «Превезона».
После разговора с Кайлом у меня пропал интерес к Вечному городу, и я поспешил вернуться в гостиницу. Уже в номере я выяснил, что Дана Рорабахер вновь взялся за старое. В тот день он направил письмо каждому члену Комитета по иностранным делам, в котором пересказывал опус Цимрота, добавляя, что планирует провести поправку и вычеркнуть имя Магнитского из названия закона.
Имя Магнитского в названии закона было значимым не только для нас и семьи Сергея, но и, по совсем иным причинам, для Владимира Путина. Закон Магнитского Путину как кость в горле, поэтому он хотел достичь две цели: отменить изначальный закон, а также убрать имя Сергея Магнитского из его названия, чтобы о Сергее больше никто не вспоминал.
В Вашингтоне было уже пять вечера, и из Рима мне было сложно что-либо предпринять в отношении новой затеи Рорабахера. Оставалось только ждать и надеяться, что он не сможет повлиять на мнение коллег по Комитету.
Я лег спать и проснулся в 6:30 утра.
Позавтракав, я отправился в итальянский парламент, где проходили слушания по делам Интерпола. Сосредоточиться на Интерполе на фоне интриг, разыгравшихся в Вашингтоне, было очень сложно. Но подошла моя очередь выступать, и, выбросив Рорабахера из головы, я сделал это вполне достойно.
Перекусив в буфете на скорую руку, я остался, чтобы подольше пообщаться с европейскими законодателями. Но во второй половине дня у меня был обратный рейс, и вдобавок мне было очень интересно, как будут развиваться события в Вашингтоне.
В гостинице я забрал свой чемодан и поехал в аэропорт Фьюмичино, где собирался посмотреть трансляцию слушаний Комитета по международным делам на своем ноутбуке в ожидании посадки на рейс.
Пройдя паспортный контроль, я устроился в тихом месте недалеко от пропускной стойки на рейс и стал смотреть. Слушания только начались, и Глобальный закон Магнитского значился последним в повестке дня. Нервно постукивая пяткой, я ждал, когда они доберутся до обсуждения закона, и надеялся, что это произойдет до того, как я окажусь в воздухе, но заседание шло своим чередом, и обсуждались другие темы.
Наконец, в 16:30, как раз когда «Британские авиалинии» объявили о начале посадки, председатель комитета Ройс представил законопроект, призывая всех проголосовать за него. Я не мог пропустить этого, поэтому сидел как вкопанный.
Ройс спросил, есть ли комментарии. Несколько членов комитета выразили свою поддержку, но затем слово взял Дана Рорабахер.
Он внес свою поправку об исключении имени Сергея из закона и перешел к злобным нападкам в мой адрес, называя меня олигархом, укравшим миллиарды в России. Перепутав всё что можно из кремлевской клеветы, он обвинил меня в неуплате 230 миллионов долларов российских налогов (его не смутило, что это мы заплатили эти налоги, которые впоследствии были украдены). Дальше — больше: встав на сторону Кремля, он оправдывал действия силовиков, которые пытали Сергея. По его словам, они должны были это сделать, чтобы получить информацию о том, где я спрятал «украденные миллиарды».
Я не знаю, был ли Рорабахер «российским активом», но если так, то его кураторы, должно быть, сгорали от стыда. Он даже не смог правильно воспроизвести основные моменты их тщательно выстроенной схемы по сокрытию совершенных ими преступлений.
Дана Рорабахер (© TOM WILLIAMS/ CQ-ROLL CALL, INC./GETTY IMAGES)
Несмотря на несусветную ахинею, который нес этот человек, он вызывал у меня сочувствие. Он поражал меня несоответствием его слов его внешнему виду. Рорабахеру было под семьдесят, практически постоянно его видели в вязаной кофте, как у мистера Роджерса, что делало его похожим на веселого дядюшку с картин Нормана Роквелла. Казалось, что более безобидного человека не найти, но, используя свое положение конгрессмена, он защищал Кремль от обвинений в совершенной им политической расправе.
Следующим выступил конгрессмен Элиот Энгель: «Есть веская причина, по которой мы внесли имя [Магнитского] в закон много лет назад, и мы должны отвергнуть любые попытки ревизии закона или попытки положить его под сукно. Мы не должны быть приверженцами идей Путина».
Как раз в это время объявили, что посадка на рейс завершена. Я был так поглощен просмотром, что чуть было не пропустил свой самолет. Вскочив и подбежав к стюарду, я предъявил посадочный талон и успел-таки.
Заняв свое место, я убрал ноутбук и пристегнулся. Когда самолет начал выруливать, я всё еще пытался подключиться к слушаниям комитета по мобильному, но стюардесса, заметив это, сильно пожурила меня, поэтому телефон пришлось убрать. К сожалению, у этих авиалиний нет вайфая на европейских рейсах, и мне пришлось ждать, пока мы прилетим, чтобы узнать, чем всё закончилось.
Как только шасси коснулись посадочной полосы Хитроу, я попытался дозвониться Кайлу, но попадал на автоответчик. Вадим тоже не брал трубку. Уже в терминале я опустился в ближайшее свободное кресло, достал ноутбук и снова зашел на сайт Комитета по иностранным делам. Слушания уже закончились, но видеозапись была в архиве. Прокрутив до того места, где я прервался, я продолжил смотреть.
