Через несколько минут она взглянула на меня. Кислое выражение ее лица говорило даже больше, чем последующая фраза.
— Мне очень жаль, господин Браудер, но ваш ЭСАП недействителен.
— Почему? Что-то случилось?
— Мне не сообщили причину.
— Что же мне делать?
— Я бы посоветовала обратиться в американское посольство. Мне очень жаль, но мы ничем не можем вам помочь.
В раздумьях я отошел от стойки. Я понимал, что всё это каким-то образом связано с Кремлем. Но как они смогли заставить Америку пойти на уступки? Если это действительно приватная сделка между Трампом и Путиным, то у меня большие проблемы.
В экспрессе на обратном пути я пытался найти логическое объяснение, не связанное с Трампом и Путиным. Единственное, что приходило в голову, — это вероятность участия Интерпола, а не беспочвенная конспирология.
В офисе я зашел на сайт Интерпола посмотреть, есть ли я в их публичном списке разыскиваемых. Меня там не было, но это было слабым утешением: Интерпол публикует только малую часть базы разыскиваемых. Большинство людей, попавших в нее, даже и не подозревают об этом, пока их не арестуют на границе и не уведут в наручниках.
Эту загадку можно было разгадать за секунду, если бы только взглянуть на полный список Интерпола, но для обычного человека это невозможно. Доступ к нему имели только правоохранительные органы.
В ходе нашего расследования пути грязных денег мы познакомились со многими полицейскими и прокурорами из разных стран. Я решил спросить у них, но ответ был один: «Билл, вы же знаете, что я не могу этого разглашать», а некоторые вообще были разочарованы тем, что я задал такой вопрос.
Я продолжал методично идти по своему списку контактов, надеясь, что не сожгу все мосты. Но это было необходимо. Наконец я дозвонился до человека, с которым встречался всего раз. Я ожидал, что ответ будет похож на остальные, но, к моему удивлению, он весело ответил: «Конечно, дайте мне минутку», как нечто само собой разумеющееся. Я услышал звуки ударов по клавиатуре, и через полминуты он вернулся.
— Да, похоже, в системе что-то есть.
— Откуда? — уже зная ответ, спросил я.
— Из России.
— Когда был сделан запрос?
— В прошлый вторник.
Это было 17 октября. Именно в этот день Сенат Канады принял закон Магнитского. Этот запрос на арест через Интерпол был прямым ответом Кремля.
С этой новостью и с вопросом, есть ли связь между проблемой с моим ЭСАП и запросом через Интерпол, я позвонил Патрику Дэвису в офис сенатора Грассли. Выяснив это у Погранично-таможенной службы США, он вернулся с подтверждением, что, действительно, система ЭСАП синхронизируется с системой Интерпола. Все, кого разыскивает Интерпол, автоматически теряют ЭСАП.
Никто в Америке меня не преследовал, и я почувствовал себя глупо еще и из-за этих мыслей о заговоре. Конечно, президент США, кем бы он ни был, не стал бы согласовывать свои действия с Путиным.
И тем не менее эта ситуация была глубоко ироничной. После убийства Сергея одной из моих главных целей в жизни стало добиться запрета на въезд в США и другие страны с верховенством закона российским коррупционерам, но вместо этого Путин с помощью Интерпола закрыл въезд в Америку мне.
К счастью, этот запрет продлился недолго. Дело получило огласку в воскресенье вечером. В журнале «Национальное обозрение» (англ. National Review) вышла статья моего друга Джея Нордлингера под заголовком «Почему Биллу Браудеру запретили въезд в Америку?». Ответ был быстрым и громким. Первой реакцией многих, как и моей изначально, было ощущение, что Америка погружается во тьму. Неужели мы теперь живем в мире, где несогласным с Путиным запрещен въезд в Штаты только потому, что Трамп стал президентом?
Утром сенаторы Маккейн и Кардин опубликовали совместный пресс-релиз от обеих партий, в котором требовали немедленно восстановить мою визу. «Работа г-на Браудера помогла очистить нашу финансовую систему от коррупционеров... Было бы прискорбно, если бы Соединенные Штаты Америки запретили ему въезд на основании решений тех же российских чиновников, против которых и был принят [закон Магнитского]».
Через два часа моя ЭСАП-виза была восстановлена Министерством внутренней безопасности.
А еще через два дня Интерпол аннулировал этот российский запрос в своей базе данных, обязав все 192 страны-участницы удалить любое упоминание обо мне из своих национальных систем.
Это поражение было унизительным для Путина, но одну систему он всё же хорошо контролировал — судебную систему России. Тверской районный суд Москвы 29 декабря 2017 года признал нас с Иваном виновными в новых «преступлениях». Ивана приговорили к восьми годам, а меня — к девяти, причем обоих заочно.
Восемнадцать лет лагерей — общий срок, предписанный мне Кремлем, если меня когда-нибудь экстрадируют в Москву.
38. «Данске банк»
Зима-лето 2018 года
В середине февраля мы с семьей отправились на отдых в Швейцарские Альпы на горнолыжный курорт Кран-Монтана в двух часах езды от Женевы. Мы провели там прекрасную неделю, но под ее конец нам пришлось расстаться. Супруга с детьми должна была вернуться домой в воскресенье вечером, до начала школы, а у меня возникли дела в Женеве.
В воскресенье днем я отвез всех в аэропорт, обнял и попрощался до вечера понедельника. На следующий день я выступал с речью о законе Магнитского на Саммите ООН по правам человека в Женеве.
Кампания за справедливость для Сергея Магнитского уже набрала хороший темп. Всего через месяц после принятия закона Магнитского в Канаде парламент Литвы принял свой собственный закон Магнитского, и это символично совпало с годовщиной убийства Сергея за восемь лет до того. Позже, в начале февраля 2018 года, то же самое сделала Латвия. Я был уверен, что очень скоро еще больше стран примут свои законы Магнитского.
После выступления я задержался, чтобы встретиться с политиками и активистами, и около пяти вечера отправился в аэропорт на свой рейс в Лондон.
После регистрации я заскочил в дьюти-фри за швейцарским шоколадом для детворы и отправился дальше к будкам пограничного контроля. Мой вопрос с Интерполом был полностью решен, поэтому я не ожидал никаких неожиданностей.
Я протянул паспорт, пограничник отсканировал его и замер, щурясь на экран компьютера. Вместо того чтобы вернуть паспорт, он взял в руки телефон. Поскольку он находился за перегородкой, я не мог расслышать, что он говорит.
Я чувствовал себя неловко. Люди позади меня начали переходить к другому окошку. Включив переговорное устройство, пограничник начал задавать мне вопросы на английском языке.
— Как долго вы находитесь в Швейцарии?
— Семь дней, — ответил я.
— Что вы здесь делали?
