– Ах! – прощебетал шепелявый любовник. – Но ведь все это просто прекрасно лишь в обществе любимого!
И обвив хвостом ветку дерева, он качнулся вверх, и у него случилась судорога.
– Жизнь – это vita! – нравоучительно проворчал ученый, на минуту перестав жевать халдейский корень.
– Это чертополох! – крикнул воин. – Очень вкусная штука!
– Жизнь, друзья мои, – проскрипел из дупла философ, прикрыв веками глаза, похожие на кошачьи, – это болезнь, а мы все – ее симптомы.
– Фу! – сказал врач, разворачивая хвост и тряся погремушкой на его кончике. – Как же получается, что, когда мы убираем симптомы, болезнь исчезает?
– Хотел бы я это знать, – задумчиво ответил философ, – но подозреваю, что в большинстве случаев воспаление никуда не девается и лишь усиливается.
Делайте собственные выводы о морали притчи – каждый в меру своего разумения.
CXXXIII
Глупый мальчишка бросил камень в сторону греющейся на солнце ящерицы; та отбросила хвост, и он отлетел в сторону. Одно из свойств ее хвоста – покидать тело при малейшем намеке на опасность.
– Опять начинается эта надоевшая история! – раздраженно сказала ящерица. – У меня никогда в жизни не было подобного хвоста! Его привычка покидать меня без достаточных на то оснований разрывает мне душу! Так, – продолжала она, пятясь к сбежавшей части своего тела, – может быть, ты будешь так добр и воссоединишься с родительским организмом?
Не успели тело и хвост срастись, как проходивший мимо астроном походя заметил своему другу, что он только что увидел комету. Решив, что ему грозит опасность, пугливый орган вновь отпрыгнул и упал прямо перед воробьем. На этом его карьера закончилась.
Иногда мы сбегаем от воображаемой опасности лишь для того, чтобы обнаружить настоящего гонителя, который выставляет нам счет.
CXXXIV
Шакал, неутомимо и старательно гонявшийся весь день за оленем, уже почти схватил его, когда землетрясение, как раз проводившее инженерные работы в этом районе, создало глубокую трещину между ним и его жертвой.
– А вот это, – сказал шакал, – явное вмешательство в законы природы. Но если мы будем терпимо относиться к чудесам, прогрессу настанет конец.
Сказав это, он попытался преодолеть разлом в два прыжка. Его судьба могла бы послужить впечатляющим предупреждением, если бы ее можно было точно установить; однако земля тут же снова сомкнулась, так что поиски морали зашли в тупик.
CXXXV
– Ах, – вздохнул трехногий табурет, – будь у меня четыре ножки, я был бы счастлив весь день, а 21 июня стало бы очень счастливым днем для табурета.
– Ха! Взгляни на меня, – сказала поганка, – погляди на мои лишения, которые значительно превосходят твои, и будь доволен своей относительно счастливой участью.
– Не понимаю, – ответил табурет, – как лицезрение несчастного одноногого может утешить убогого трехногого.
– Не понимаешь? – усмехнулась поганка. – То есть ты хочешь бросить вызов всем моралистам и философам?
– Если только меня побудит к этому какой-нибудь благодетель своего народа.
– Хм! Думаю, мой дорогой, на эту роль отлично подойдет парс Замбри.
Последняя притча гласит, что это так и есть.
Краткие периоды интеллектуальных развлечений
I
ГЛУПЕЦ: У меня есть к тебе вопрос.
ФИЛОСОФ: У меня самого есть к себе множество вопросов. Ты когда-нибудь слышал, что глупец может задать за один присест больше вопросов, чем мудрец в состоянии ответить за целую жизнь?
Г: Я слышал, что в таком случае один из них является таким же глупцом, как и второй.
Ф: Значит, нет никакой разницы между глупостью и философией?
Г: Не пытайся утешить лестью свою душу. Задача глупости – задавать вопросы, на которые нет ответа; задача философии – отвечать на них.
Ф: Восхитительный глупец!
Г: Правда? Пожалуйста, объясни мне, что значит «глупец».
Ф: Как правило, он не имеет значения.
Г: Я имею в виду…
Ф: Тогда в этом случае он имеет значение.
Г: Я готов лизать твои сапоги! Но что обозначал словом «глупец» Соломон? Вот что я имею в виду.
Ф: Тогда давай поздравим Соломона с тем, что ваши с ним взгляды совпадают. Однако я разгадал твой умысел: Соломон подразумевает безнравственного грешника, а величайший из всех видов глупости – безнравственная грешность. Ведь праведность, в конце концов, быстрее приводит к личному счастью, которое является единственной целью человека.
Г: Неужели у добродетели нет отговорок получше?
Ф: Может, и есть – философия ведь не всеведуща.
Г: Наученный, я сижу у твоих ног!
Ф: Не желая учить, я стою на голове!
* * *
ГЛУПЕЦ: Ты говоришь, что личное счастье – единственная цель человека.
ФИЛОСОФ: Так и есть.
Г: Но об этом много спорят.
Ф: В спорах много личного счастья.
Г: Сократ…
Ф: Молчи! Я терпеть не могу иностранцев.
Г: Говорят, что мудрость не имеет отечества.
Ф: В тех странах, что я повидал, – нет.
* * *
ГЛУПЕЦ: Давай вернемся к нашей теме – единственной цели человечества. Расколи-ка мне эти орешки! (1) Человек, никогда не устающий от добрых дел, ведущий жизнь, полную лишений, ради блага своих собратьев.
ФИЛОСОФ: Чувствует ли он раскаяние? Или мерзавцу это скорее нравится?
Г: (2) Тогда тот, кто, сам будучи голодным, делится хлебом с нищим.
Ф: Есть люди, предпочитающие благотворительность хлебу.
Г: А! De gustibus
[23]…
Ф: Замолчи!
Г: Что ж, (3) как насчет того, кто с радостью идет на муки?
Ф: Он идет на них с радостью.
Г: И все же…
Ф: Ты когда-нибудь беседовал с хорошим человеком, который собирается лечь костьми за что-либо?
Г: Я никогда не встречал такого человека.
Ф: Несчастный ученик! Ты родился на несколько веков раньше, чем следовало.
* * *
ГЛУПЕЦ: Ты говоришь, что терпеть не можешь иностранцев. Почему?
ФИЛОСОФ: Потому что я человек.
Г: Но ведь и они люди.
Ф: Прекрасный глупец! Благодарю тебя за эту еще более уважительную причину.
