Это уже рявкнул совсем другим тоном, и помощник виновато вжал голову в плечи.
— Да я думал…
— Думал он, бл… Держи крепче, говорю! Это вот подложи под колено… А где вода?
— Кончилась.
— Да как, твою мать, кончилась?! Я же сказал, набрать вот сюда и сюда!
— Ну кончилась, дядь Кость, — развел руками один из парней. — Я что сделаю? У этих сволочей же хрен допросишься чистую…
— Ладно, дай тогда хотя бы вон ту тряпку, руки обтереть…
Я мысленной командой открыл Суму, нашёл взглядом бутыль с водой. Судя по описанию этого артефакта, во время прыжков по Осколкам эта бутылка «перезагружалась» после каждого прыжка. Однако и вне Лабиринта это свойство работало — я в этом убедился за время нашего с Энки перехода через пустоши. Вода в ней постепенно восполнялась — медленно, незаметно. Но, стоило заглянуть в Суму спустя несколько часов — как бутылка вновь оказывалась полна. Вроде бы мелочь, но из таких, что вполне может однажды спасти жизнь.
— У меня есть немного, — сказал я по-русски, подходя вплотную к столу. Достал бутылку, полил из неё так, что хирург смог вымыть руки.
На меня он взглянул лишь мельком, коротко кивнув в знак благодарности. И тут же снова занялся пациентом. Один из помощников подал ему кривую иглу, подержав её перед этим над пламенем свечи. Хирург вдел в неё нить и начал аккуратно, но быстро зашивать кожу на обрубках пальцев. Парень снова начал стонать и извиваться от боли, двое помощников придерживали его за плечи.
Энки, достав из внутреннего кармана плоскую серебряную фляжку, молча поднёс её к лицу бедняги. Хирург даже приостановился, чтобы помощники немного приподняли парня и вытащили у него изо рта кляп. Глотнув из фляги, он закашлялся, но потом быстро обмяк. Взгляд его затуманился, и остаток операции он пролежал молча, глубоко и размеренно дыша.
Закончив со швами, хирург наложил плотную повязку и только после этого повернулся ко мне, окинув усталым, но цепким взглядом.
— Ну, здравствуй, Ян. Я так и знал, что мы ещё встретимся.
Я кивнул и пожал его узкую крепкую ладонь.
— Здравствуйте, Константин Игоревич.
Глава 4
У Константина была короткая необычная фамилия — Шаль. Причем у меня она вызывала ассоциации не с пуховым платком, а скорее с состоянием некоего куража, безрассудства. Хотя самому хирургу эта характеристика тоже не подходила — шальным его уж точно не назовёшь. Наоборот, кажется, что бы ни происходило вокруг, он остаётся спокойным, собранным, до цинизма хладнокровным. Таким я его запомнил по первой нашей встрече — там, в Долине Багровой пасти, когда он впустил меня в свою квартиру после того, как меня здорово подрали зараженные игнисом ротвейлеры.
Это было в первое утро после катаклизма, и с тех пор, кажется, прошла уже целая вечность. Всё-таки не зря говорят, что жизнь меряется не годами, а пережитыми впечатлениями. Я уже с трудом помнил о своей прежней, земной реальности — настолько всё изменилось всего за несколько дней. Впрочем, не только у меня. Так можно сказать о любом жителе города, попавшего в Пасть.
Но сейчас, увидев знакомое лицо, я будто снова вернулся в прошлое, а родной мир, растворившийся где-то в водовороте событий, снова напомнил о себе. Я обрадовался, хотя и знакомы-то мы с Шалем были шапочно. Но, увы, никого более близкого с Земли у меня не осталось. Макс погиб, Лиску похитили, Караев и остальные из его отряда, должно быть, сейчас где-то под присмотром у Дома Мэй. А тут — такая весточка из прошлой жизни…
Энки, заболтав охранника, увёл его дальше, выиграв немного времени, чтобы я мог переговорить с Шалем. Кажется, не обошлось без какого-то гипноза или еще одной взятки.
— Тебя прямо не узнать, — усмехнулся доктор. — Выглядишь совсем как местный.
— Хорошо, если так. Стараюсь не выделяться. У вас-то как дела?
— Лучше всех, — с сарказмом отозвался он, провожая взглядом помощников, которые оттащили прооперированного подальше в тень и теперь укладывали его на землю, подстелив какое-то тряпьё. — Даже, как видишь, практикую потихоньку.
— Что с ним?
— А, банальная история. Перелом пары пальцев. А дальше, без лечения и с такой антисанитарией… Могло быть и хуже.
— Здесь как оказались?
Он вздохнул, прищурился, глядя куда-то в сторону. Воспоминания явно не доставляли ему удовольствия.
— Да как, как… После того, как ты ушёл, мы ещё до вечера отсиживались по квартирам. Было относительно спокойно. Но потом пришли эти…
Взгляд его неосознанно метнулся в сторону ближайшего надзирателя, маячившего метрах в десяти от нас, рядом с открытым фургоном-клеткой.
— С тех пор всё время взаперти. Сначала нас в подвале дома держали, на следующий день переправили в какую-то крепость. Там мариновали, наверное, с неделю. А потом — сюда повезли. Но что, куда, зачем — хрен разберешь без языка. Хотя попадаются знакомые слова. На латынь похоже.
— Да, явно есть общие корни. Вам, как медику, должно быть, проще будет разобраться.
— Угу. Если бы я ещё помнил ту латынь с института, — усмехнулся Шаль. — Нас тут потихоньку учат, самым простым словам. Но это последние пару дней, пока в пути были. В крепости нами вообще никто не занимался. Согнали в загоны, как скот, разделили по небольшим группам. А дальше — только кормили да осматривали по несколько раз в день.
— Карантин.
— Думаешь? А хотя… Да, похоже на то.
Я в который раз напоролся на его внимательный, изучающий взгляд и отвел глаза. Волей-неволей я испытывал чувство вины перед ним, да и перед всеми остальными узниками. Просто из-за того, что я-то на свободе, а они тут. Хотя умом понимал, что это глупо. Что я мог сделать-то? Да и всё это время я тоже не прохлаждался.
— Ты сам как? — спросил хирург. — Смотрю, освоился. Только штуки этой золотой на руке не видно.
— А, долгая история. Расскажу как-нибудь. Когда выберетесь отсюда.
— Дочку-то нашёл?
— Нет, — помрачнев, буркнул я. — Но она жива. И я её обязательно разыщу.
— Почему-то верю, — усмехнулся он. — Ты мне показался жутко упрямым. Такие кого хочешь достанут, хоть из-под земли.
Он машинальным жестом потянулся куда-то в область груди, а потом раздражённо тряхнул ладонь. Поймав мой взгляд, пояснил:
— Да привычка дурацкая. Сигареты кончились ещё в крепости. Да и ломка уже проходит. Но руки-то помнят.
Разговор наш явно надо было сворачивать. Энки отвел нашего сопровождающего уже шагов на двадцать, но другой надзиратель — тот, что тёрся неподалёку — то и дело с подозрением поглядывал то на нас с Шалем, то на демона.
— Слушай, раз уж ты тут разобрался во всем получше моего… — полушёпотом, склонившись ко мне ближе, быстро проговорил хирург. — Что думаешь про весь это лагерь? Что с нами дальше будет?
