Пока солнце созревало и начинало клониться к горизонту, Дьеу читала стихи, а Хо Тхи Тхао проникалась мыслью, как прекрасна эта женщина. Три ночи в постели она была прекрасна, что тоже важно, и прекрасна сейчас, когда злилась, обнаружив на своем пути препятствие. Хо Тхи Тхао поняла, что не прочь узнать, какой еще прекрасной может быть книжница, а также выяснить, когда она безобразна и при этом все равно пленительна и желанна.
Хо Тхи Тхао позволила голосу Дьеу убаюкать ее, привести в полудремотное состояние, волны плескались о бока лодки, а потом, причем слишком быстро, Дьеу захлопнула книгу и поднялась.
– Я расплатилась, а теперь ты должна выполнить условие сделки, – объявила Дьеу.
– Конечно. Дай мне книгу.
Дьеу протянула книгу, и, как и сказала моя сестра, Хо Тхи Тхао вспорола ее одним взмахом лапы и двумя огромными кусками проглотила раненые страницы.
Тогда Дьеу вскочила с криком боли, будто это ее закогтили, а когда она топнула ногой, сама река колыхнулась в берегах, так велик был этот гнев.
– Зачем ты это сделала? – выпалила она. Слезы срывались с ее лица, Хо Тхи Тхао озадаченно уставилась на нее.
– Я же сказала тебе, что хочу ее, – ответила она, – и теперь она моя.
В ответ Дьеу подхватила камень с берега реки и запустила его в бедную Хо Тхи Тхао с такой силой, что от удара откололся один из ее великолепных клыков.
– И это тоже твое, – зло выпалила Дьеу. – А теперь выполняй свою часть сделки и перевези меня через реку.
Боль в зубе на миг вызвала у Хо Тхи Тхао желание сорвать голову исследовательницы с плеч, но потом ей на ум пришло, как слова приходили редко, слово «прекрасная», и Дьеу заслуживала его.
Вместо того чтобы убить ее, Хо Тхи Тхао лишь смиренно склонила голову и приняла человеческий облик, чтобы взяться за весла и грести так же искусно, как любой человек, выросший на реке.
Они переплыли реку Оань молча, а когда достигли противоположной стороны, Дьеу собрала свои вещи и направилась по берегу прочь – ни разу не оглянувшись и унося прикованные к спине глаза Хо Тхи Тхао.
Тии кашлянули.
– Да, в переносном смысле, – терпеливо подтвердила Синь Лоан.
Тии кивнули, продолжая делать записи. В некоторых историях, услышанных ими от упырей в ночь Розовой Луны, это выражение имело буквальный смысл.
– Так вот, удалившись от реки, Дьеу вышла к дому клана Чэн из Западной Чжоу.
Глава 8
Клан Чэн из Западной Чжоу находился весьма далеко от Западной Чжоу.
Члены этого клана были изгнаны за то, что по ошибке оказали поддержку не тому принцу, какому следовало. В то время он казался самым добродетельным из сыновей прежнего императора Чжоу и имел немало шансов на победу, тем более что его мать пользовалась поддержкой клана Ки. К несчастью, более добродетельным оказался его брат, вдобавок он искуснее обращался с большими запасами яда из медвежьей желчи.
Поэтому в клане Чэн воцарился некоторый хаос, а затем то, что осталось от клана, бежало в дальнюю провинцию, приобрело дом в чаще леса, населенного нечистью, и предоставило призракам, упырям и чудищам защищать их так, как не могли защитить добродетель, приличия и вооруженная до зубов стража.
Полагаться на защиту упырей и чудищ было столь же неудачной затеей, как оказывать поддержку наименее добродетельному из сыновей императора, и в конце концов семейство Чэн усвоило эту истину, хоть и было уже слишком поздно.
Разумеется, ничего этого не знала Дьеу, на закате подошедшая к воротам дома Чэн. Весь день она чувствовала, что тигрица крадется за ней на расстоянии, которое Дьеу мысленно называла почтительным, – следует за ней увлеченно и от этого неловко, но книжница не обращала на нее внимания.
Дьеу позвонила в железный колокол на прочной двери дома Чэн, объяснила старому слуге, что идет сдавать экзамены в Аньфи и что ее шансы сдать их весьма велики, после чего ее впустили и поспешно заперли за ней дверь.
Древний род Чэн служил предыдущему императору, его первой жене, его второй жене, его второму сыну и его малолетней дочери. Еще совсем недавно семейство Чэн было более многочисленным, и Дьеу мысленно взяла себе на заметку не выяснять причины пробелов в семейных рядах. Она скромно опустилась на колени рядом со столом, на который хозяева дома подали ей всевозможные изысканные яства своей родины: ломтики филе фазана, разложенные веером и сбрызнутые юдзу и имбирем, «рыбу удачи» целиком, уложенную на тарелке с солью так, будто она плывет, полоски свиного сердца, вымоченные в простокваше и обжаренные в кунжутном масле. Перед Дьеу поставили миску чисто белого риса, присыпанного рубиновой солью и семенами кунжута, слева – миску бульона такой прозрачности, что была видна фигурка бегущей лисы на дне миски, а справа положили пару нефритовых палочек для еды, соединенных вверху изящной золотой цепочкой.
Этот пир, достойный принцессы, закатили в честь довольно-таки оборванного ученого, но Дьеу была так голодна, что просто ела все, что перед ней ставили. Никогда в жизни она еще не ела так вкусно и много, а патриарх семейства Чэн тем временем мудро кивал, сидя во главе стола, а две его жены поддерживали искрометную и увлекательную беседу, оживленные и смышленые, будто и не покидали императорский двор.
Дьеу почти насытилась, когда приметила мисочку ягод боярышника рядом с самой младшей из девочек. Красные ягоды поблескивали, посыпанные крупными кристаллами леденцового сахара; на виду у Дьеу девочка протянула руку, забросила две ягодки в рот и радостно проглотила их. Заметив, что Дьеу наблюдает за ней, девочка схватила еще две ягодки и смущенно протянула гостье.
– Вот, – сказала она, – ты тоже возьми.
Первым побуждением Дьеу было бросить ягодки в рот, но перед ее мысленным взором вдруг всплыл покинутый дом и боярышник, росший в пятнадцати шагах от двери. Дьеу ушла еще до того, как это дерево оделось в листву, не говоря уже о цветах или плодах, а эти прекрасные красные ягоды имели осеннюю спелость, чуть не лопались от терпкого сока и слегка сминались в пальцах.
– А-а, – вырвалось у Дьеу, и она оглядела остальные блюда, которыми был уставлен стол. В здешних лесах водились белые куропатки, но фазаны попадались гораздо реже, да и морской окунь не плавал в местных реках. Вдруг Дьеу заметила, что взгляды всего семейства устремлены на нее.
– Что же ты не ешь? – спросила вторая жена патриарха Чэна. – Если откажешься, малышка Цзя приучится остерегаться великодушия незнакомых людей.
– Вообще говоря, известно немало изречений, которые учат нас, что не следует злоупотреблять гостеприимством тех, кто впустил нас в дом, – отозвалась Дьеу. – Я могла бы зачитать некоторые…
