— Да, но ты живешь в Бруклине. Он другой.
— Я не всегда жила в Бруклине. После переезда снимала квартиру на Манхэттене.
— Правда?
— Правда, умник, — поддразниваю я. — Эй, ты со своей крутой работой. Думаешь, я не могу себе позволить какой-нибудь Готэм? — Снова делаю фото, не до конца веря в то, что мы с Ридом вот так вот общаемся. Это даже лучше игры. Я гуляю одна, но в то же время совсем не чувствую себя одинокой.
— Я не это имел в виду. — Очередная долгая пауза. Интересно, он сейчас фотографирует? — Но… ты не ассоциируешься у меня с этим городом.
Он произнес «с этим» так, будто это балл в мою пользу; может, он и правда так думает. Может быть, Рид не хочет ассоциировать меня с серым и грязным в его глазах городом. Или дело в том, что мы познакомились в магазинчике канцелярии, который и сейчас недалеко от меня, а я работала над шрифтовым оформлением свадьбы, которая так и не состоялась.
Что-то начинает трезвонить, и Рид произносит:
— Время вышло. — Частично я даже рада. Понятия не имею, что бы я ему ответила. — Пропускаю даму.
Я пристраиваюсь под козырьком магазина, дальше от потока людей, чтобы отправить ему фото. Рукописные буквы вперемежку с напечатанными, но это не страшно. По правде, мне даже нравится то, как это выглядит, оно подходит под мое слово.
Когда фотографии загрузились, Рид молчит несколько секунд — наверное, просматривает их.
— «В» нравится мне больше всех, — говорит он, и я улыбаюсь. Мне тоже. Я сделала ее снимок третьей по счету и сразу же придумала для нее месяц — август.
Месяц моего рождения, кстати, но мы не занимаемся кражей персональных данных друг друга. Затем он спрашивает:
— Почему удивительно?
— У меня была встреча с новой клиенткой, — отвечаю я, выпуская ту часть, в которой все еще не могу успокоиться, что это принцесса Фредди. Думаю, он наравне с Лашель не поймет, кто такой поэт с запасом сэндвичей. — Я придумала игру, чтобы ей было легче принять решение, — на секунду я замолкаю. — Ты меня вдохновил.
Целую вечность он ничего не отвечает. А затем произносит очень приятную вещь:
— Вот это комплимент. Вдохновить художника.
Комплимент. Художника.
Из каких-то древних глубин самоподавления, которые есть в каждой женщине, у меня почти вырывается крик: «Да я же не художник!» Но я его обрываю. Я художник, и хороший. Слава богу, Рид не видит, как залилось краской мое лицо. Я говорю:
— Твоя очередь.
— Мое слово немного несуразное. Всего шесть букв.
— Не тяни время, рассказывай как есть.
Он вроде бы вздыхает.
Получив сообщения с буквами, я могу назвать еще одну причину, почему мой день удивительный.
— Ни фига себе! — восклицаю я, вызвав недоуменный взгляд женщины с ультрастильной детской коляской. Я виновато ей улыбаюсь и снова смотрю на экран. — Они все рукописные!!!
— Я прошелся до Саут-Стрит-Сипорт, — отвечает он, явно довольный собой. — Здесь много нарисованных знаков.
— Почему-то у меня такое ощущение, будто ты сжульничал! Ты шулер в этой занудной игре, про которую знаем только мы.
Вот бы Лашель была здесь. Она бы точно что-то сказала.
И в то же время, хорошо, что ее нет. Иначе на этой секретной игре с Ридом была бы не только я. Не только я услышала бы его смех впервые с нашего знакомства, такой приятный даже по телефону. Мягкий и низкий — даже не совсем смех. Смешок. Представляю себе это слово, нарисованное от руки: я бы изобразила его без верхних выносных элементов, чтобы все буквы стояли вровень. Я бы почти не оставила пространства между буквами, чтобы слово вышло таким же теплым и уютным, как его смех.
Только сейчас я смотрю на присланное им слово.
— Ох, не самый удачный день?
— Да, как я и… сказал. Или написал, скорее.
— Хочешь пого…
— Нет, — перебивает он. — Слова вполне достаточно.
Рид так мало рассказывает о своей работе, что мне почти хочется, чтобы я поняла ту статью Википедии лучше. Хотя, может, это к лучшему, если вспомнить, насколько тесно его работа связана с неловкими темами в нашем общении: Эйвери и ее отцом.
— Мне жаль.
— Это не твоя вина.
Интересно, он тоже замер на месте? Мимо проносятся люди, машины и автобусы, а на линии нашего разговора тихо и уютно. Может быть, нам следовало обменяться этими фразами давно и в другом контексте, но это неважно.
Важно, что мы говорим их друг другу сейчас.
— Так… — говорю я, когда тишина слишком затягивается, — значит, ты в Саут-Стрит-Сипорте?
— Да, это недалеко от моего офиса.
— Он совсем не серый. И не грязный.
На самом деле он мне даже нравится. Пару лет назад мы с Сибби ездили туда на осеннюю ярмарку и купили мешок кривоватых, разноцветных корнеплодов, половина из которых так и осталась неприготовленная, как это часто бывает с посетителями фермерских ярмарок без намека на талант. В тени Финансового округа Саут-Стрит кажется… ниже. В хорошем смысле. Ближе к земле, к воде. Старые, обветренные кирпичные здания, ряды красивых витрин. Отдых от укачивающих высот района позади. Я уже открываю рот, чтобы сказать Риду о кафе-мороженом «Большая радость», которое там недавно открылось, но тут вспоминаю, что он не ест сладости.
— Думаю, да. Ты права. — Кажется, он собирался сделать глубокий вдох, как будто наконец получил доступ к воздуху, но портовой гудок все заглушил.
Как мне… обидно. Я хотела услышать всю глубину этого вдоха.
— К сожалению, мне пора на очередную встречу. По работе, — говорит Рид.
«Увы», — думаю я.
Но где-то внутри меня поднимается волна радости при мысли о том, что Рид отлучился от работы на несколько минут ради игры. Может, он вернется в офис не таким нервным. Может, я частично передала ему удивительность моего дня.
— Да, конечно. Спасибо за компанию. — Затем я добавляю кое-что очень честное, что однажды сказал мне сам Рид. Эта фраза кажется нужной, будто начало еще формирующегося ритуала между нами.
Будто мы не просто приятно проводим время. Будто мы друзья.
— Я весело провела время.
В трубке молчание, надеюсь, я не сделала что-то неловкое. За последние две недели я поняла, что мне везет на неловкости с Ридом.
— Ты свободна в субботу? — спрашивает он. Прямо. Без обиняков. По-ридовски.
Я улыбаюсь.
И в этот раз я не медлю с ответом.
Глава 9
После разговора с Ридом во вторник вечером во мне бушевала смесь чувств и эмоций.
