С ним только один кадр, остается только гадать, прокручивают ли его на всех каналах. Внизу синяя плашка, на ней тонкие белые заглавные буквы титров:
«ИНФОРМАТОР О ДЕЛАХ КОСТЕРА РИД САЗЕРЛЕНД».
Я рада хотя бы тому, что телевизионщики не кидаются броскими заголовками а-ля «Неудавшийся жених». В этом кадре Рида почти не видно из-за людей в черных костюмах: двое по сторонам и двое сзади, еще один идет спереди, отводя рукой толпу с фотоаппаратами и видеокамерами. На третий раз я заметила, что у мужчин по сторонам от Рида — очень раздраженных всей этой давкой вокруг него — за ухом вьется проводок. Телохранители. Для Рида.
Но все остальное, каждую мельчайшую деталь во внешности Рида я заметила сразу. Бледный, собравшийся с силами, с суровым выражением лица, взгляд пуст, когда на долю секунды он смотрит в камеру. Синий костюм, белая рубашка, туго затянутый серый галстук.
На последних секундах видео двое фотографов замешкались, вокруг началась толкучка, заставив охранников прийти в боевую готовность, Рид поднял руку к голове — и на миг мне открылось нечто ужасное. Воспаленный участок кожи, виднеющийся из рукава рубашки. При каждом просмотре этого момента у меня разбивается сердце, и если бы я осталась одна на всю ночь, то пересматривала бы эти кадры снова и снова, чтобы снова и снова разбивать себе сердце. Чтобы, хоть на ничтожную долю, быть ближе к нему.
Но я на ночь осталась не одна. Потому что в этот раз сразу после окончания видео замок входной двери щелкнул.
Подняв взгляд, я вижу полные сострадания глаза своей лучшей подруги.
Глава 19
Проснувшись, я знаю, что Сибби еще не ушла.
Дверь в мою комнату прикрыта, из щели сочится серебристая полоска света. С кухни доносится тихий стук посуды, какой бывает, когда пытаешься не шуметь. Вдохнув глубже, я чувствую аромат ее любимого крепкого кофе. Столько утр в этой квартире звучало и пахло точно так же: Сибби собирается на работу, а я отсыпаюсь после рисования до середины ночи.
Но это утро совсем другое.
Проснувшись, я с горечью осознаю, что вчерашние события не были кошмаром. Зарываюсь в одеяло, пытаясь спрятаться от такого ужаса, в который превратился вчерашний вечер: ни слова от Рида, зато горы слов от чужих людей. Репортеров, забивших сообщениями мою голосовую и электронную почту. И клиентов, которые, видимо, просмотрели свои планеры на предмет скрытых посланий и нашли там то, чего я и не прятала. Одна из них уверенно заявила, что я зашифровала слово «изменница» на июньском развороте. Хотя я даже не знала, что она с кем-то встречается. Другая думает, что я спрятала «ботокс», и хочет узнать, обвинение это или предположение.
— А вот это неплохо, — сказала Сибби, пролистывая сообщения в моем телефоне, который взяла у меня, когда приехала. Но и это слово я не зашифровывала. И все же мне за многое следует ответить. И самой получить ответы.
Я медленно разматываюсь из клубочка, в который свернулась, и сбрасываю одеяло. Знаю, я не смогу вечно от этого прятаться, к тому же приезд Сибби достаточно мне это позволил.
Я набрасываю накидку на пижаму, тело ноет от усталости, отекшие веки сложно расцепить. Не знаю, во сколько я в итоге заснула, но я точно плакала: мы с Сибби лили потоки слез, лежа друг с другом в темноте, прямо как в наши девичники на двоих, только намного грустнее. Срывающимся полушепотом я рассказала ей все. О Риде с Эйвери и свадебной программе, о нас с Ридом и прогулках. Даже об «Л», обвившем мое сердце, и его истинном значении.
Она слушала, держа меня за руку. Когда я закончила, она сказала:
— Я ведь даже не знала, что ты с кем-то встречаешься. — Голос у нее тоже срывался. Затем она сжала мою руку и прошептала: — Прости меня, пожалуйста.
— Привет, Си, — хрипло произношу я, выйдя из ванной. Затем вяло плетусь к дивану и плюхаюсь на него. Прогресс минимальный, но это лучше, чем просто лежать в кровати.
Она в том же, что и вчера, лицо без макияжа. Когда я сажусь, она сразу же приносит мне стакан воды.
— Сначала вода, потом кофе, — говорит она, наверное, тем тоном, которым указывает что-то своим подопечным. Сейчас это даже не помешает. Я беру стакан и выпиваю. В основном потому, что очень хочу кофе.
— Спасибо. Ты новости смотрела? — Я пытаюсь встать.
Она останавливает меня рукой, но в глазах все еще полно сочувствия.
— Там ничего нового. Сиди тут. Я принесу кофе.
Она уходит, я отклоняю голову и прикрываю глаза, слушая ее движения в кухне, и тоскливо пытаюсь представить хоть какой-то план на сегодня. Список тех, кому надо позвонить — тех, кто жаждет со мной поцапаться, — кажется бесконечным, и даже пытаясь проработать его, я неизменно думаю о Риде. Поразительно, насколько разные эмоции теснятся в моем оплетенном сердце: невыносимая тревога за него, страх, что он в опасности, спрятан где-то и не может ни с кем связаться. И в то же время полное опустошение из-за всего, что он от меня прятал — не в работе, ведь ясно, что он обязан был все скрывать, но в личном плане. Что он рассказал кому-то еще о программе, о моих буквах. Что оставил меня в очень… очень рискованном положении. Совершенно незащищенной.
Он должен был мне сказать. Как-то, но должен был.
— Итак, — Сибби прерывает мои мысли. — Кофе, овсянка быстрого приготовления и побольше кленового сиропа.
Я поднимаю голову и принимаю завтрак, замечая, что она принесла мне довольно маленькую чашку. Я достаточно хорошо знаю Сибби, чтобы понимать: так она обо мне заботится — боится давать мне слишком много кофеина, когда я и так на нервах. Несмотря на печаль, при первом глотке губы у меня дрогнули в улыбке.
— Я вот что думаю, — начинает она, садясь рядом по-турецки. — Мы сделаем вторую линию. Позвоним твоим знакомым и дадим им новый номер, так что весь хлам будет идти на старый. Ты запишешь новую фразу на автоответчик — типа вежливого «иди в задницу». Я уже отключила комментарии в твоих соцсетях, но думаю, нам…
Она высказывает остальные идеи, и каждая из них хороша. Прямо как вчера, когда она только приехала: само сопротивление с телефоном в руке, отвечала на звонки краткими фразами, в зависимости от того, кто звонит. Клиентам говорила простое: «Я принимаю сообщения для нее». А репортерам, блогерам и случайным людям бросала быстрое: «Без комментариев», — и блокировала номер. Она даже родителям моим позвонила, хотя слава богу, мое участие в скандале далеко не распространилось. Сибби примчалась как супергерой, мой преданный защитник.
Я была благодарна за эту помощь. Но мне почему-то неловко слышать, как она говорит по телефону за меня. Может, я еще не скоро доберусь до худшего в моем списке дел на сегодня, но прямо сейчас один из пунктов надо решить:
— Сиб, — обращаюсь я к ней.
— Да? — Она невинно смотрит на меня неподведенными глазами, может, даже с удивлением, что я прервала ее. Сегодня утром и вчера вечером она та самая, прежняя Сибби. Не вежливая и отстраненная. А живая, смелая, решительная, как будто последних месяцев и вовсе не было.
