– Ты как? – Дядя Митя тронул ее за плечо.
– Я нормально. – Сказать не получилось, получилось просипеть.
– Опять? – Он погладил ее по голове, и Мирославе захотелось, чтобы он не убирал руку, чтобы гладил ее так же, как она сейчас гладила Орлика. – Может быть, надо показаться врачу?
– Не надо. – Она улыбнулась. – Это психосоматика, дядя Митя. Последствия пережитой психотравмирующей ситуации и реакция на существующий стресс. Мне уже давно все объяснили.
Он тоже знал, что это психосоматика, потому что сам несколько раз возил ее по врачам. Давно, когда бабушка еще была жива.
– Ее задушили. – Мирослава мягко оттолкнула морду Орлика и направилась к выходу из конюшни.
Снаружи было свежо, в траве бодро стрекотали цикады. Она села на лавочку, вытянула вперед скрещенные ноги. Дядя Митя сел рядом, накинул на ее плечи свою ветровку, вложил в ладонь леденец.
– На-ка.
Это была его специальная терапия. Он всегда носил с собой леденцы для Мирославы. Она любила «Дюшес». Иногда леденцы помогали лучше прописанных таблеток. Но это было так давно, а конфетки все еще при нем. На всякий случай.
Мирослава сунула леденец в рот, закрыла глаза.
– Я почти уверена, что ее задушили, – сказала, не открывая глаз. – Там не было видимых травм. Понимаешь? Травм не было, а девочка умерла. И лицо… Дядя Митя, он залил ее лицо свечным воском!
Неожиданно для самой себя Мирослава расплакалась. Последний раз она плакала на похоронах бабушки, а с тех пор никогда. Как-то обходилась дыхательными практиками, а теперь вот сдалась.
Он не утешал ее, даже больше не гладил по голове. Он просто ждал, когда она наревется и успокоится. Он тоже знал толк в психотерапии.
– Его же тогда не нашли, – заговорила Мирослава, вытирая лицо рукавом его ветровки. – Его искали, но так и не нашли. Решили, что он уехал или сдох. Дядя Митя, я так хотела, чтобы он сдох! И что теперь? Он вернулся?
– Мира… – Все-таки он погладил ее по голове. – Еще ничего не известно. Нельзя верить слухам.
– Я верю не слухам, а своим собственным глазам. Я видела эту девочку. И я помню, на что способен этот гад…
– Мира, тогда все было не так.
– А как? Как тогда все было? – Она заглянула ему в глаза, попыталась пробиться сквозь бликующие стекла очков. – Я тогда была еще ребенком. Я почти ничего не помню. А то, что помнила, меня заставили забыть.
– Для твоего же блага, Мира. – Дядя Митя покачал головой. – Ты не спала по ночам, кричала так, что будила соседей. И все время боялась.
– Я боялась, что он снова за мной придет, – сказала она шепотом.
– Он не придет. Никто тебя больше не обидит.
– Тогда ты тоже так говорил.
– А ты продолжала бояться и практически перестала спать. Не вини нас, Мира. Мы с твоей бабушкой хотели сделать как лучше. Мы переживали за тебя.
– Я и не виню. – Мирослава разгрызла леденец, вздохнула. – Просто мне иногда кажется, что я могла что-то вспомнить, что-то важное, что помогло бы его найти.
– Ты была ребенком, тебе нужно было забыть весь этот кошмар, а не вспоминать.
– А теперь? – Мирослава шмыгнула носом. – Я уже взрослая, дядя Митя. Что мешает мне вспомнить теперь?
– Не знаю, Мира. – Он покачал головой. – Я знаю только одно, ты должна быть осторожна. Обещай, что больше не будешь бродить по лесу одна. Если тебе вдруг захочется прогуляться или возникнет какая-нибудь другая острая необходимость, зови меня.
Она улыбнулась. Если на кого-то в этой жизни она и могла положиться, то только на дядю Митю. Она это знала. И он это знал тоже.
– Он не нападает на взрослых. – Мирослава вытерла липкие после леденца ладони о джинсы. – По крайней мере, раньше не нападал. Мне больше нечего бояться.
– Если это вообще он. Ты не можешь быть в этом уверена. Никто не может быть уверен.
– Дядя Митя, – Мирослава посмотрела на него искоса, – а как он тогда убивал?
– Он их душил, Мира. – Было видно, что ему больно об этом говорить. По нервно двигающимся желвакам, по тому, с какой силой он сжимал кулаки.
– А потом? – Ей было важно докопаться, найти параллели или, если получится, разорвать эту жуткую связь прошлого и настоящего. – Что он делал с их лицами?
– Я не знаю. – Он покачал головой.
Обманывал? Не хотел ее расстраивать еще больше или в самом деле не знал? Времена были такие… без телеграмм-каналов и Ютьюба. Едва ли не единственным источником правдивой информации тогда было сарафанное радио. И дядя Митя не мог не слышать, о чем судачили в деревне. Наверняка, она тоже слышала, но сеансы сначала у обычного психиатра, а потом у модного психолога сделали свое черное дело – она забыла все, что пугало ее в детстве. Кто-то из этих двоих, а может и оба запаковали ее воспоминания в картонную коробку и поставили на самую высокую полку стеллажа. Того самого стеллажа со всяким ментальным барахлом.
– Не лезь в это, Мира. – Теперь дядя Митя сам искал ее взгляд, всматривался в ее зареванное лицо, хмурился. – Я люблю тебя, девочка. Ты же это знаешь, да?
– Я тоже тебя люблю.
Он раздосадовано покачал головой.
– И я по-прежнему считаю, что ты зря вернулась. Это место…
– Это место уже другое! Ты же видишь, дядя Митя! Тут все иначе! Не осталось вообще никаких напоминаний…
– Кроме Свечной башни, – оборвал он ее резко.
– Башня заколочена! – Никому и никогда Мирослава не позволяла разговаривать с собой таким тоном. Она взрослая! Она знает, что делает!
– Ты не знаешь, что делаешь, девочка. – Дядя Митя не обиделся. Он никогда на нее не обижался. – Ты думаешь, у тебя все под контролем, но ты не знаешь всего.
– А ты? Ты знаешь?
– Я знаю, что ты затеяла опасную игру.
– Я не затевала никаких игр. Я просто делаю свою работу. Так уж вышло, что моя работа связана с Горисветово.
Дядя Митя немного помолчал, а потом сказал:
– Он мне не нравится. Я понимаю, он обещал твоей бабушке…
– И он держит обещание.
Дядя Митя вздохнул, хлопнул ладонями по обтянутым джинсами коленям, словно бы ставя точку в их споре, но Мирославе уже было тяжело остановится.
– Ты ведь тоже вернулся. Ты мог быть где угодно, но ты здесь. Почему ты в Горисветово, дядя Митя?
Он ничего не ответил, лишь устало покачал головой. В этот момент Мирослава пожалела. О многом пожалела. И о том, что была резка. И о том, что фактически обвинила единственного родного человека во лжи. И о том, что теперь после всего, что наговорила, не сможет ему довериться, не сможет рассказать о своих… видениях. Ее хваленая выдержка в Горисветово не срабатывала. И стальные нервы вдруг перестали быть стальными и начали вибрировать, как туго натянутые струны. И то, что хотели спрятать от нее рядовой психиатр и модный психолог, в этом месте снова пыталось вырваться на волю.
