Не устраивало ее другое, но об этом она предпочитала не то что не говорить – даже не думать. Она приняла решение и двигалась по намеченному маршруту, не сворачивая. Ехала на своем персональном танке, готовая крушить все преграды, уничтожать врагов и соперниц. И вот Славик у нее в спальне. Он соскучился и полон романтической страсти, а она не рада. Она настолько не рада, что готова посвятить его в горисветовские проблемы. Его, человека, которому чужды любые проблемы, особенно чужие. Но Всеволод Мстиславович счел нужным призвать единственного наследника в родовое гнездо, а наследник не нашел аргументов, чтобы отказаться.
– С папенькой не поспоришь, – сказал Славик раздосадовано. – Ты же могла сама все разрулить, зая?
– Я могла бы. – Мирослава кивнула. – Наверное.
– Вот я так ему и сказал. – Славик привстал на одном локте, окинул ее внимательным взглядом, спросил: – Кстати, ты почему еще не спала? Ночь на дворе.
Мирослава неопределенно пожала плечами.
– Ты даже не ложилась. – Славик погладил плед, которым была застелена ее кровать. – Ты боишься, мелкая?
Взгляд его из расслабленного сделался хищным. Да и мелкой он называл ее крайне редко. Может быть, вообще не называл. Или только в детстве? Она многое забыла из того, что было в детстве, но Славика помнила очень хорошо. У него тогда почти все время был этот взгляд. Она его тогда почти все время боялась.
– Боишься?! – Он резко дернул Мирославу на кровать, подмял своим сильным, тренированным телом, улыбнулся. – Скажи, что боишься. Ну, давай же!
А ведь ему нравилось. Она только сейчас поняла, что ему нужна не просто зая, которая иногда бесстрашная тигрица. Куда интереснее тигрицу напугать. Похоже, игра выходит на новый уровень.
– А нужно? – спросила Мирослава шепотом.
– Мне нравится, когда ты боишься, мелкая, – сказал он, задирая подол ее футболки.
* * *
Весь остаток ночи до самого рассвета Мирославе снились кошмары. Или это были воспоминания? Те самые, из кладовки с ментальным хламом?
– …Мне нравится, когда ты боишься, мелкая! – Славик, не нынешний, а тринадцатилетней давности, нависает над ней, разглядывает, задумчиво накручивает на палец прядь ее волос. – Ну, скажи, что тебе тоже нравится, что ты специально стараешься попасться мне на глаза.
Она не специально! Да, она боится! Она до такой степени боится, что готова обходить его десятой дорогой. Но у нее нет десяти дорог. У нее есть только две: короткая по дну оврага и длинная кружная. Две дороги – две беды. Потому что Славика с дружками можно встретить на любой из них. На короткой – пешего, на длинной – на велике. И от велика еще попробуй убеги. Получается, что короткая дорога – меньшее зло…
– Ну, что ты молчишь, мелкая?
Он больше не накручивает ее волосы на палец, он тянет – сильно и зло, специально, чтобы сделать ей больно, специально, чтобы она заплакала. Она заплачет, а он будет смеяться. Он и его дружки. А потом ее толкнут на землю, чтобы она упала лицом в прелые прошлогодние листья. Она упадет, непременно выпачкает одежду, порвет колготки и оцарапается. И снова придется врать бабуле, что она нечаянно, просто из-за врожденной неловкости. Но бабуля уже начинает что-то подозревать, смотрит на Мирославу очень внимательно поверх спущенных на кончик носа очков.
– Мира, у тебя точно все хорошо?
– Бабулечка, прости. Я нечаянно.
Врать бабушке плохо, но еще хуже заставлять ее волноваться. У бабушки больное сердце, Мирослава знает это наверняка, потому что подслушала ее разговор с доктором. Доктор сказал – никаких волнений! И Мирослава изо всех сил старается бабушку не волновать. Она тренируется бегать. Да, она ловкая и шустрая. Она умеет быстро бегать, а скоро будет бегать еще быстрее, чтобы никто-никто ее не догнал. Даже на велике. Но пока приходится молчать и терпеть. Единственное, чему она уже научилась – это сдерживать слезы. Славика это злит, а когда он злится, то становится еще страшнее, еще опаснее. Но Мирослава все равно считает это своей маленькой победой.
Наверное, было бы проще сказать бабуле, что она не будет ходить в этот чертов лагерь, но говорить о таком нельзя. Бабуля всю зиму и всю весну мечтала о том, чтобы Мирослава попала в летний лагерь для одаренных детей. Бабуля считала Мирославу одаренной.
В лагерь привозили детей из Чернокаменска и даже из Перми. Одаренных ли? Мирославе было сложно судить. Все ее силы тем летом уходили на то, чтобы выжить. Тем летом она научилась хорошо прятаться и быстро бегать. Тем летом у нее появились заклятые враги, несколько друзей и ни одной подруги. Такой уж у нее был сложный характер.
– Почему ты не кричишь, мелкая? – Славик, еще молодой, еще не умеющий себя сдерживать, смотрит на нее сверху вниз. – Я сказал – кричи! Ори во все горло!
Он замахивается, бьет Мирославу по щеке, и она кричит. Кричит и открывает глаза…
– Почему ты кричишь, мелкая? – Славик, уже взрослый, уже почти научившийся себя сдерживать, смотрел на нее сверху вниз. – Ты так орала и не хотела просыпаться, что пришлось тебя ударить.
Он и в самом деле ее ударил. И во сне, и наяву.
– Кошмар? – Славик поцеловал ее в щеку, пылающую после оплеухи. – Тебе больно, зая?
– Мне не больно.
За свою нынешнюю взрослую жизнь Мирослава научилась быстро переходить от сна к бодрствованию. Почти так же быстро, как убегать от врагов. Еще бы научиться понимать, где сны, а где воспоминания. Как далеко на самом деле зашел Славик из сна? Как сильно она его боялась в детстве? В том, что она его ненавидела, у Мирославы не было никаких сомнений. Это чувство жило и крепло в ней все эти годы. Но она не помнила достоверно, за что именно она его так сильно ненавидела. За то, что пугал, дергал за волосы и издевался? Они были детьми. Она мелкой, он на четыре года старше. Дети по природе своей бывают жестоки, а потом перерастают, становятся нормальными людьми. Ну, почти нормальными. Вот Славик научился контролировать своих демонов, не делал ничего такого, за что его можно было бы так сильно ненавидеть, а она все равно ненавидела. Ненавидела до такой степени, что терпела вот это все…
У Мирославы был план. Она шла к нему медленно, но верно. Ехала на своем воображаемом танке, мечтая когда-нибудь услышать, как хрустят под его гусеницами кости Славика. Может быть, только Славика. А может и Всеволода Мстиславовича. Она пока не решила, не собрала достаточно доказательств его вины, но отчего-то была уверена, что он тоже виновен. И тот факт, что он с самого начала пекся о ее будущем, казался Мирославе лишним доказательством его вины. Горисветов старший был не из тех людей, которые творят добро просто так. Это она знала точно, выяснила доподлинно за годы знакомства. Но по отношению к ней он добро творил, и это было пугающе странным. Мирославе виделись две причины. Первая – она зачем-то была нужна Горисветову. Вторая – он чего-то боялся и поэтому предпочитал держать ее в поле своего зрения.
Первая причина была хотя бы понятна. Мирослава оказалась весьма полезной инвестицией. Она была умна, смекалиста, легко сходилась с нужными людьми и так же легко умела добиваться желаемого для себя и для босса. Она была настолько удобной и полезной, что Всеволод Мстиславович даже благословил их со Славиком связь. Может быть, надеялся, что Мирослава сумеет обуздать демонов его единственного сына?
