– Алло! Кто это? – Голос ее дрожал, выдавая дрожь душевную. – Говорите, я слушаю!
Самохин представился, и дрожи в голосе Лизаветы Петровны прибавилось. Все-таки, в отличие от Мирославы Мирохиной, она его опасалась.
– Что-то снова случилось? – спросила она и тяжело вздохнула.
– Отчего же? Просто хотел выяснить у вас несколько моментов. Вы же поможете мне, Лизавета… Петровна? – «Петровна» он специально сказал после небольшой доверительной паузы. Обычно такое вот неформальное обращение помогало успокоить свидетеля, настроиться с ним на одну волну.
– Помогу, – ответила та тоже после небольшой заминки. – Что вам нужно?
И Самохин рассказал, что ему нужно. Вопреки опасениям, ответы он получил на все свои вопросы. У Лизаветы Петровны оказалась на удивление хорошая память, она помнила и «Ливайсы», и пестренькую рубашечку, и длинные волосы. Она была бы идеальной свидетельницей, если бы не задавала лишние вопросы. Но идеальных людей не бывает…
– А что случилось? – спросила она шепотом. – Вы что-то узнали?
– Мы узнали, – ответил Самохин уклончиво. – Кое-что.
– Это неправда! – В голосе Лизаветы Петровны вдруг послышался невиданный доселе запал.
– Что именно неправда? – осторожно поинтересовался Самохин.
– Что это Максим, – выдохнула в трубку Лизавета Петровна. И сразу стало ясно, где истоки этого запала. Некрасивая и неинтересная провинциальная воспитательница была влюблена в молодого и красивого, почти столичного реставратора. Такое встречается сплошь и рядом. С этим ничего не поделать.
– Лизавета Петровна, – сказал Самохин как можно мягче, – я никого не обвиняю. Что вы?! Я просто выполняю свою работу. Понимаете?
Она ничего не ответила, Самохин слышал в трубке ее тяжелое дыхание.
– Ну, спасибо за помощь, – сказал он, нажимая на отбой.
Самое важное для себя он выяснил, но теперь захотелось еще раз, уже более предметно, побеседовать с Мирославой Мирохиной, прощупать, так сказать, дно водоема.
Мирослава тоже сняла трубку почти мгновенно.
– Слушаю! – сказала коротко, по-деловому.
– Старший следователь Самохин беспокоит. – Он прижал трубку плечом к уху, принялся шарить по карманам плаща в поисках сигарет. Все никак не мог избавиться от этой привычки. – Нужно с вами поговорить. Вы в Горисветово?
– Да, приезжайте! – А она была лаконична, эта девица из администрации. Лаконична и собрана. Почти так же собрана, как тот неформал в перчаточках.
Самохин не стал откладывать дело в долгий ящик, сразу же направился к усадьбе. На воротах стоял охранник, крепкий детинушка в синей униформе. Самохин показал детинушке удостоверение и мысленно похвалил Мирославу за бдительность. Школу нынче непременно нужно было охранять. Вернее, не школу, а тех, кто в ней еще остался.
Мирослава ждала его на втором этаже в своем рабочем кабинете. При его появлении она жестом указала на удобное кожаное кресло. Самохин почувствовал себя на аудиенции у царской особы, усмехнулся. В кресло он плюхнулся не без удовольствия. Что ни говори, а укатали Сивку крутые горки и лазанье по оврагам.
– Трудитесь, Мирослава Сергеевна? – спросил он елейным тоном.
– Остались еще кое-какие дела.
Выглядела она уставшей. Похоже, у нее имелись свои собственные демоны, с которым она сражалась за закрытыми дверьми этого роскошного, не по возрасту и не по статусу кабинета.
Самохин огляделся. Из всего, что попадало в поле зрения, Мирославе Мирохиной подходило только большое окно в пол и невесомые льняные занавески. Все остальное было словно с чужого плеча. Взгляд задержался на портрете дамы в пурпурном бархатном платье и с затейливой прической. Дама была хороша. Можно даже сказать, чертовски хороша! И художнику удалось очень четко подловить эту чертовщинку. Наклон головы, взгляд из-под полуопущенных ресниц, тонкие пальцы, сжимающие батистовый платочек. Красота, изящество и что-то этакое… Самохин сказал бы, порочное.
– Родственница? – Он указал подбородком на портрет.
Мирослава усмехнулась.
– Родственница, но не моя, а моего шефа. Это Агния Горисветова, основательница вот этого всего. – Она сделала одновременно широкий и неопределенный жест.
– Этого всего? – Самохин приподнял одну бровь. Ему был интересен экскурс в историю усадьбы. История – это всегда интересно!
– Горисветово.
– Усадьбы?
– Усадьбы и школы для одаренных детей.
– Нынешней? – Его недоумение было таким искренним, что Мирослава улыбнулась.
– Это вторая попытка, – сказала она. – Даже, наверное, третья, если считать летний лагерь.
– Тот, который был здесь тринадцать лет назад?
– Да. А до этого, еще до революции тут было что-то вроде приюта для одаренных сирот. Их собирали по всей стране, привозили сюда, давали еду, кров и достойное образование.
– А потом? – спросил Самохин.
– Что – потом? – удивилась Мирослава.
– Куда эти одаренные сиротки девались, когда вырастали?
– Кто куда. – Она выглядела озадаченной. – Я знаю о нескольких известных воспитанниках Горисветово.
– Расскажите мне, пожалуйста.
– Зачем?
– Просто интересно. И для полноты картины, так сказать.
Она не стала спрашивать, какой именно картины, вместо этого принялась перечислять, загибая пальцы, как маленькая. Счет закончился на шестом пальце. Мирослава уставилась на него едва ли не потрясенно.
– Что? – спросил Самохин с интересом. – Кто там дальше в списке гениев?
– Все, – сказала Мирослава. – Кажется, на этом все…
– Шесть человек?
– Из тех, кто мне известен. – Она с какой-то космической скоростью забарабанила по клавиатуре ноутбука. – Но я сейчас уточню. У нашей школы есть сайт. Вот уже почти…
Самохин терпеливо ждал. Вообще-то пришел он не за экскурсом в историю Горисветово, но именно во время таких вот неформальных разговоров человек раскрывается лучше всего. Какое-то время Мирослава молча вглядывалась в экран ноутбука, а потом сказала с легким разочарованием:
– Кажется, это и в самом деле все ученики.
– Все известные ученики? – уточнил Самохин.
– Да. – Она кивнула. В бледном свете экрана она казалась старше своих лет. – Но мне почему-то думалось, что их намного больше.
– А сколько лет просуществовал приют?
– Кажется, около трех лет.
– И сколько в нем было воспитанников?
– Думаю, не меньше пяти десятков.
– Не меньше полусотни гениев на каждый год, а по факту за все годы всего шесть знаменитостей? Что-то негусто. Вы не находите, Мирослава Сергеевна?
