Сначала Артём услышал осторожные крадущиеся шаги. Они принадлежали тому человеку, который заходил ночью в башню, который не позвал на помощь и бросил Лёху умирать. Вывод напрашивался очевидный: этот негодяй живет где-то тут, в крыле для персонала. А потом, буквально через четверть часа, началась суета с топотом и криками, поднявшая на ноги всех, кто еще спал. В коридор вышли все. Артём тоже вышел. Не потому, что не понимал, что происходит, а потому, что появилась возможность узнать, кто же живет в комнатах по соседству.
Жильцов оказалось не так и много. На крики охранника, а это был именно он, вышло всего четыре человека, не считая их с Мирославой. Лисапета с бигуди на голове зябко куталась в цветастый халат и пыталась стряхнуть с себя остатки самого крепкого предрассветного сна. Старший повар, грузный дядька предпенсионного возраста, был уже полностью одет. Впрочем, ничего удивительного, кухня начинала работу на рассвете. Реставратор Разумовский, всклокоченный и помятый, но тоже полностью одетый, переводил подслеповатый взгляд с охранника на Лисапету, пытаясь понять, что же такое происходит. Последним в коридор вышел дядя Митя. То есть, тогда он еще не был дядей Митей. Мирослава и Артём видели его в усадьбе мельком и даже не знали, какую должность он занимает. Дядя Митя, так же, как и повар, был полностью одет и собран. Как-то так вышло, что инициативу на себя взял именно он, а не вконец растерявшаяся Лисапета. Первым делом он шуганул Артёма и Мирославу, избавился от ненужных свидетелей, так сказать. А потом пригласил всех на улицу перекурить, а некурящих подышать свежим воздухом. Причем, выбрал для этого уединенно стоящую беседку, от которой не доносилось ни единого звука, как бы Артём не напрягал слух.
Наступивший день был сумрачен и сочился мелким дождем, наверное, поэтому все занятия были перенесены со свежего воздуха в классы. Артёма и Мирославу сразу же после завтрака развели по разным кабинетам. У него был урок музыки, у нее – урок живописи. И ни у одного из них не было ни малейшей возможности узнать, как дела у Лёхи.
Слухи начали просачиваться в усадьбу ближе к обеду. Они были настолько ужасны, что затмили историю с несчастным случаем в башне. Да, падение Лёхи посчитали несчастным случаем, Всеволод Мстиславович Горисветов собственнолично сопроводил напуганного, еще не до конца протрезвевшего Лехиного батю в Чернокаменскую больницу. Кажется, как только они уехали, пришла еще одна дурная весть…
В овраге нашли мертвое тело. Взрослые шептались об этом с испуганными лицами, то и дело оглядываясь по сторонам, словно бы Свечной человек мог подкрасться к ним в эту самую минуту, подкрасться, накинуть удавку на шею, задушить, а потом залить лицо воском.
Да, все в округе знали, как действует этот сумасшедший. Как сказал Исаак Моисеевич: «Один раз – случайность, второй – совпадение, а третий – уже закономерность». Сказал он это заглянувшей в класс Амалии Ивановне. Сказал ей, а посмотрел на Артема. В его взгляде была тревога. Наверное, сейчас Исаак Моисеевич сказал бы не «закономерность», а «серия». По крайней мере, Фросту так думалось. Но тогда это было «ужасное происшествие, которое не укладывалось в голове». Наверное, потому что никто из них никогда раньше не сталкивался с серийными преступлениями. Или просто из-за неприспособленности к жестоким реалиям жизни.
Про реалии все четко понимала Мирославина бабушка. Это была решительного вида женщина, назвать которую старухой не поворачивался язык. Бабушка позвонила в Горисветово сразу же, как только по деревне пронеслась первая волна слухов, велела внучке возвращаться домой, как только закончатся занятия. Кружной дорогой возвращаться! Чтобы никаких оврагов!
В том, что Мирослава выберет короткий путь, Артём не сомневался, поэтому подошел к ней сразу же после обеда. К тому времени от вернувшегося из Чернокаменска Лехиного бати они уже знали, что Лехе сделали трепанацию черепа, и сейчас все в руках Господа. Говорил это батя, дрожащими руками откупоривая бутылку «чернил»…
– Не уходи без меня, – сказал Артем, глядя поверх Мирославиного плеча.
Этот тяжелый день одновременно отдалил и сблизил их. Им хотелось быть вместе, но чувство вины выбивало почву у них из-под ног. Вот такой парадокс.
– Куда? – спросила она, тоже не глядя ему в глаза.
– Никуда не уходи. Я провожу тебя до дома.
Она молчала, а он начинал злиться. Слишком многое ему предстояло решить и обдумать. То, что кто-то из обитателей Горисветово бросил Лёху умирать, мучило его и не давало покоя. Он хотел докопаться до правды. А чтобы докапываться до правды, он не должен бояться еще и за Мирославу. Очень плохо, что она этого не понимает.
О том, что разбираться придется еще и с тем, что он увидел у Свечной башни, Артём старался пока не думать. Потому что случившееся никак не укладывалось в его картину мира. А значит, начинать нужно с чего-то более понятного и материального, постепенно переходя к необычному. Но к Свечной башне он все равно решил наведаться. Подумалось, что при свете дня все тайное сразу же станет явным, а мистическим событиям найдется логическое объяснение.
Ничего не вышло. Дверь, ведущая в башню, была заперта. В обычные дни там всегда находился Разумовский, но этот день явно выбивался из череды обычных…
…По плечу похлопали, и божий день в мгновение ока превратился в глухую ночь, а Артём превратился в Фроста.
– И нет нам покоя ни ночью, ни днем, – послышался за его спиной мрачный голос старшего следователя Самохина. – Ну, я приехал. Что случилось на сей раз?
Он уже сам видел, что случилось. Не увидеть этого было нельзя. Но ему все равно хотелось услышать версию произошедшего от Фроста…
* * *
Ночной звонок от патлатого айтишника на застал Самохина врасплох. Не то чтобы он специально ждал звонка, но был готов ко всему. Да и бессонница одолела. Поэтому собрался он быстро, и так же быстро загрузился в свою видавшую виды «Аудюху», на ходу обзванивая и ставя в известность всех «заинтересованных лиц». «Заинтересованные лица» не обрадовались. А кто бы на их месте обрадовался? Если только он сам, да и то лишь тому, что появилась возможность пообщаться со свидетелями без свидетелей. Такой вот каламбур. И хорошо, если они окажутся всего лишь свидетелями, потому что сомнений у Самохина было много и всяких. Особенно после того, как он подробнейшим образом изучил биографии этих двоих. Как ни крути, а история тринадцатилетней давности задела и опалила обоих. Какой глубины были их физические и психические травмы, он судить не брался, но по роду службы подозревал самое худшее.
На территорию школы Самохин въехал без приключений, только пришлось показать удостоверение на удивление бодрому охраннику на воротах. Мысленно он снова похвалил Мирославу. Девчонка свое дело знала. Горисветово не превратилось в одночастье в неприступную крепость, но хотя бы основные рубежи были защищены.
Машину он бросил тут же, на стоянке у ворот, дальше пошел пешком, потому что считал ненужным и даже нежелательным возможный переполох. Сначала он осмотрится на месте преступления – если, конечно, имело место преступление, – а уже потом начнет шуметь и разбираться с администрацией.
