Под поднимающимся солнцем стали высыхать и сжиматься полоски кожи, обмотанные вокруг их голов.
Вопли, похоже, заменили звуки полковой трубы, играющей в армии подъем. Из палаток стали выходить мужчины, женщины, дети. Никто из них не обращал ни малейшего внимания на страдания закопанных людей. Все спокойно занимались своими делами.
Интересно, что никто из кочевников не прятал лиц. Все общались друг с другом словно в просвещенной Европе. Даже женщины.
К сидящему на песке де Савьеру подошел давешний кочевник в синей накидке. Несильно, больше для порядка пнул ногой по ребрам и, не утруждая себя словами, пальцем показал: мол, вставай, иди за мной.
Пошел, куда деваться.
Вошли в какую-то палатку. Прямо на песке, на большом ковре лежали немолодой мужчина и совсем юная девушка.
– Вивург, ты хотел нового раба. Вот он, владей.
– Он знает наш язык? – сквозь ленивый зевок спросил лежащий.
– Нет, но арабский понимает, так что сможешь им управлять свободно.
Затем, улыбнувшись и взяв де Савьера за лицо, добавил:
– Он у нас послушный.
И вышел. Вивург перевел взгляд на новую собственность.
– Тамим, покажи ему, как поднимать крылья шатра. А ты, – он указал пальцем на раба, – отныне каждое утро с восходом солнца будешь их поднимать, с закатом – опускать. Вообще-то это дело женщин, но я слишком люблю свою Тамим.
Затем новоявленный хозяин протянул руку к лежавшей чуть в стороне одежде, и та, приподнявшись над ковром, плавно проплыла к девушке.
Так он маг! Коллега, демон побери! Что же, извлечем из ситуации хоть каплю пользы, попробуем хоть чему-нибудь новому научиться.
В этот момент воздушный кулак ударил в живот, бросил на землю, скрутил тело.
– Я, кажется, что-то сказал.
– Да, гос… о… господин, ох… уже иду, господин.
– То-то же, – самодовольно усмехнулся Вивург, с интересом наблюдая, как раб с трудом, превозмогая боль, поднимается и ковыляет помогать уже одевшейся Тамим.
А потом началась работа раба.
Оказывается, лагерь стоял не просто так, а у глубокого колодца с мутной, но все же водой. Пять палаток, двадцать кочевников. Все, кроме прекрасной Тамим, мужчины.
И для всех надо было набрать воды, ухаживать за животными, чистить посуду. И ходить по раскаленному на солнце песку, от нестерпимого жара которого лишь едва-едва защищала рваная и разбитая обувь, больше похожая на простые тапочки.
В общем, этот день был вполне свободным, прошедшим под жуткий аккомпанемент криков, перешедших вначале в хрипы, а потом просто в мычание.
В клане, помимо закопанных, было еще пять рабов. Одетых в обноски мужчин с потухшими взглядами. У одного, иссохшего, обгоревшего на солнце до черноты, во весь лоб, прямо над бровями пролегла жуткая полоса омертвевшей кожи. Что это – де Савьер понял, лишь когда солнце склонилось к закату. Вивург аккуратно срезал полоски высохшей кожи с голов наказанных и приказал своему рабу откопать, развязать и поставить на ноги несчастных. У них также на лбу появилась полоса омертвевшей кожи.
Это были уже не люди. Все человеческое ушло из их душ, оставив лишь вечный, непреходящий страх и абсолютную покорность. Они уже никогда и никому не смогут возразить. Двое. Третий же… он сошел с ума.
Вивург подошел к нему, достал узкий стилет и хладнокровно, словно в соломенный сноп, воткнул несчастному в сердце. Тот умер мгновенно.
– Гед, оттащи подальше, закопай.
И ушел не оглядываясь. Уверенный, что после такого урока раб не осмелится ослушаться.
На следующий день де Савьер почувствовал все прелести рабской жизни – стойбище сворачивалось. Надо было стянуть и сложить в тюки бычьи шкуры, накрывавшие палатки, скатать ковры и упаковать в кофры немудреное имущество. Сами кочевники лишь командовали да несильно лупили палками нерадивых. Особенно весело развлекалась Тамим, ловко орудуя верблюжьей плеткой, оставлявшей на спинах рабов кровавые полосы.
Такое небрежное отношение к имуществу не понравилось Вивургу, который мягко обнял девушку за плечи и отвел в сторону.
Когда все было закончено и имущество уложено на животных, кочевники уселись на тех верблюдов, что остались свободными. В синих одеждах, с лицами, укрытыми так, что виднелись одни глаза, с длинными мечами на боку они смотрелись героями пустыни.
И караван тронулся. Предоставить транспорт рабам, разумеется, никто не подумал, хотя свободные от груза животные были. Ничего. Так дойдут.
Под палящим солнцем люди начали падать уже через пару часов. Только тогда, наскоро приведя в чувство, их посадили на свободных ослов. Логично. Одна скотина не должна излишне утомлять другую.
К вечеру караван подошел к границе пустыни. Вначале на песке появились мелкие пятна пожухлой травы. Потом ее стало больше, больше. А там и кусты, и даже деревья. Пальмы, оливковые деревья с перекрученными, словно завязанными в узел стволами, невероятные, словно сказочные, кипарисы с голубой листвой.
Здесь было главное стойбище клана. Длинные ряды палаток, шумная ребятня, как саранча, сбежавшаяся к каравану поглядеть на покупки, за которыми и уезжали в Тунис мужчины.
И напроказить, какие ж дети без этого. В рабов полетели мелкие камушки, бившие больно, но не опасно. Девчонки и мальчишки весело кричали на своем языке, тыкали в рабов пальцами, но без разрешения взрослых близко к ходячему имуществу не подходили.
И тут началось. Надо все разгрузить, палатки заново установить, в палатках порядок навести, грузы разнести по стойбищу…
Когда наступила ночь, рабы уснули прямо на земле, кто где стоял. Им палатка не полагалась.
И пошла суровая рабская жизнь. Правда, де Савьер, как личный раб Вивурга, от многих работ оказался освобожден. Но легче от этого не стало.
Как когда-то в Сен-Беа ему помогал сержант Ажан, так здесь он прислуживал местному магу. Переносил мишени, бегал осматривать результаты. Но этот маг оказался на всю голову отмороженным экспериментатором. Ему мало было поднять и переместить предмет, ему интересно было, как быстро предмет полетит, с какого расстояния человек сможет от него увернуться и сможет ли вообще. И эти предметы летели в раба, сбивали с ног, ломали ребра, выбивали зубы. Один раз бревно, внезапно изменив направление полета, выбило глаз.
Хорошо еще, что рабовладелец попался рачительный, заботящийся о сохранности имущества. И с дикой болью, но срастались ребра, словно ломая челюсть, вырастали новые зубы. А страшную, разрывающую тело пытку выращивания нового глаза де Савьер во всех подробностях будет помнить до самой смерти.
Отсутствие магии? Об этой мелочи забитый и изломанный раб даже не вспоминал.
Когда обессиленный от такого лечения, он возвращался в стойбище, начинались новые страдания. И кочевники, и другие рабы были убеждены, что вот именно этому Геду досталась легкая жизнь. Ни тяжелых работ, ни плеток хозяев. А это несправедливо. Значит, несправедливость надо устранить!
