— Кит… — Тоби втыкает свечу в дыру между двумя столами. Делает несколько шагов, берет меня за плечи и трясет, как будто я мешок муки, из которого он хочет добыть сведения. — Что произойдет сегодня? Кто еще участвует? Они здесь? Расскажи мне все, что знаешь.
— Я не… не… — Я зажимаю рот рукой. Я онемела, как в ту ночь, когда убили отца, когда все изменилось, и я не знала, как все исправить или хотя бы с чего начать. — Кто ты? — выдавливаю я наконец.
Тоби отпускает меня.
— Я шпион. Я работаю на королеву. Я перехватил письмо, где упоминалось, что заговорщики хотят убить ее и посадить на престол эрцгерцогиню Изабеллу. Меня наняли, чтобы я нашел этих заговорщиков и остановил их. — Тоби говорит ровно, зрачки у него большие, черные и невыразительные, как у рыбы. — Я написал эту пьесу как приманку, надеясь, что заговорщики окажутся достаточно глупы, чтобы ее заглотить. Ты была среди подозреваемых. Поэтому я за тобой наблюдал. Когда мы встретились в «Розе», а потом на ярмарке и в Винтри, это не было совпадением. Я за тобой следил, потому что подозревал тебя со дня прослушивания в «Глобусе».
Я отшатываюсь и задеваю головой тяжелую деревянную дверь. Я почти не замечаю боли. Она ничего не значит по сравнению с остальным.
— Но я не знал, что ты убийца, до вчерашнего вечера, — безжалостно продолжает Тоби. — Я вычеркнул тебя из списка, когда понял, что ты девица. Думал, что больше тебе скрывать нечего. А потом получил письмо от шерифа из Корнуолла. Его зовут Джон Гренвиль. Наверное, ты его знаешь.
У меня холодеют губы.
— Расскажи мне все, — говорит он. — Иначе я не смогу тебе помочь.
— Почему ты хочешь мне помочь?
Он щурится. Я бы отскочила прочь, да некуда.
— Не будь дурой.
Я смотрю на дверь. Из-под нее пробиваются лучики света, я вижу, как движутся тени, слышу шум голосов, а порой и крики. Взгляд Тоби прикован ко мне. Глаза у него снова синие, а не блеклые от злости. В них мольба.
— Один из нас умрет. Или даже мы оба, если ты не расскажешь все.
— Умрет! — Это слово возвращает мне дар речи. — А тебе-то зачем умирать?!
— Как ты думаешь, что случится, если я не найду убийцу, хоть и пообещал королеве его поймать? Думаешь, она милостива и снисходительна? Щедра? Понимающа, милосердна, кротка? — Он говорит так тихо, что я почти ничего не слышу. — Нет, ничего подобного. Именно поэтому ты стоишь здесь. Сирота, которая влезла в заговор, не представляя его истинных размеров.
Я почти ему верю. Почти. Я почти верю, что он хочет мне помочь. Но этот чулан слишком мал, чтобы вместить всю ложь, и все уже зашло так далеко, что я не верю больше в свою способность поверить хоть кому-то.
— Расскажи, — повторяет он.
— Они хотят вернуть инквизицию. — Тоби спрашивал не об этом. Но я не могу перестать об этом думать с тех пор, как услышала от Йори планы Кейтсби. — Обратить ее против протестантов. Говорят, что в Европе нет страны, которая этого не поддержит. Они хотят обойтись с протестантами так, как сейчас обходятся с католиками.
Я думаю, что Тоби застынет или испугается, что я снова увижу то злобное выражение лица, которое видела мгновение назад. Но он только кивает, не двигаясь. И это самое страшное.
— Начнут с протестантов, — говорит он. — Но им скоро надоест. Что, думаешь, они остановятся? Поздравят себя с хорошо проделанной работой? Гонения происходят не так, Кит. Они перейдут на других еретиков, например на пуритан, лютеран, мавров или иудеев. И, кстати, что твои друзья думают про неверующих? Изменников? Содомитов? — От этого резкого слова я дергаюсь, понимая, что он говорит о себе. — Я знаю, что ты хочешь отомстить, но это плохое средство. Никто не будет в безопасности.
— Я и сейчас в опасности!
— Именно. И после этого вечера, как бы он ни закончился, ты снова окажешься в опасности.
— Ты же рассказал им обо мне. — Я никогда в жизни так не боялась. — Если ты служишь королеве и ее людям и следил за мной все это время, они ведь уже знают, кто я. Они поджидают меня снаружи?
— Я отправил им свой финальный отчет. Сегодня. Поэтому я и опоздал. Я лично относил его в Уайтхолл. В нем я назвал убийцей Томаса Алара.
Я резко зажимаю рукой рот. Тоби прислоняется к стене, пытается пригладить пальцами волосы.
— Он единственный, о ком я почти ничего не узнал. Единственный, кто загадал мне слишком много загадок. Что бы ни случилось сегодня, даже если он невиновен, мне придется посвятить ему еще много часов. Возможно, его будут пытать. А если в его невиновность не поверят, его могут казнить. Но мне нужно было что-то им сказать. Отдать им хоть кого-то.
Все время нашего знакомства с Тоби он был воплощением мужества и уверенности. Но сегодня по его лицу и фигуре видно, что он совершил нечто ужасное. Из-за меня. И это почти невыносимо для него.
— Тоби…
Что бы я ни собиралась сказать, меня прерывает вопль Шекспира из коридора. Он требует Виолу-Цезарио и Орсино. Представление начинается через пятнадцать минут.
— Что мне делать? — спрашиваю я. — Я не знаю… Я…
Тоби снова хватает меня за плечи. На этот раз — чтобы я не дрожала.
— Когда ты собиралась это сделать?
— В пятом акте. В самом конце. — И поспешно, чтобы не растерять остатки мужества, я рассказываю ему все, что мне известно о плане.
В свете свечи я замечаю, какими пустыми делаются его глаза. Так бывает, когда он задумывается. И когда он плетет заговоры, как мне теперь стало известно.
— Выходит, у меня есть два часа, чтобы придумать, как нас из этого вытащить.
— Два часа и пятьдесят семь минут, — поправляю я.
Тоби закрывает глаза.
— Делай все, как собиралась. Ничего не меняй. Если ты что-то изменишь, они насторожатся. А этого нельзя допустить, пока ты не уйдешь. Пока не станет слишком поздно что-то предпринимать.
Он открывает передо мной двери и выпускает в коридор. Я успеваю сделать всего несколько шагов, когда Шекспир хватает меня за локоть и шипит в ухо, что королева здесь, а я, видно, хочу с ума его свести. Он с силой вталкивает меня в толпу актеров.
Через мгновение Тоби проскальзывает прямо передо мной. И тут трубят трубы. Все головы поворачиваются. Тоби выпрямляется, будто становясь на дюйм выше. Шекспир приглаживает волосы. В здание входит королева.
От страха я не могу пошевельнуться.
Будто почувствовав это, Тоби поворачивается ко мне, не думая о благоговении перед королевой и царящей вокруг суете. Он опускает руку в карман расшитого костюма и достает что-то, а я не вижу, что именно. Потом он разжимает ладонь, и я сразу узнаю веточку терновника из венка, который он вчера надел мне на голову. Он заправляет нежный, пахнущий миндалем цветок мне за ухо.
Знает ли он, что в южном Девоне ведьмы носят терновник, чтобы защититься от зла? В Корнуолле он считается символом защиты и мести одновременно. А в кельтских легендах его называют хранителем темных тайн. А еще именно из него был сделан венец Христа.
