Следует весомая пауза. Очевидно, я должен осознать, что на кону моя жизнь.
— А тот парень, которого ты назвал убийцей, — продолжает Сесил, вчитываясь в лежащую перед ним страницу. — Томас Алар. Ты нарисовал весьма убедительную картину: игрок, злодей, бродяга, задолжавший всем вокруг. Убийца по духу, но не по сути. Однако же он, как и другой, пропал.
Я жду, чтобы узнать, что еще им известно.
— Он работал вместе с тем, кто погиб? Они сговорились с аристократами, которые все это задумали? Каков их мотив? Они католики? Испанцы? Сторонники проклятого Эссекса? Так ты говорил в начале дела. Или это очередная твоя ложь?
— Королева в безопасности. — Это мое единственное спасение, и я держусь за него. Если бы Кит не убила Йори, или Йори убил бы королеву, не было бы и его. — Поручение выполнено с успехом.
— В случае успеха, — объявляет епископ, — передо мной бы сидели эти юноши, а не ты.
— Я снова спрашиваю, Тобиас, — Сесил захлопывает книгу. — Где Алар и Альбан и кто такой Йори Джеймсон?
Я не могу этого сказать. Правда смертельно опасна для меня.
— Я не знаю.
Глава 45
Кит
Лондонский Тауэр
7 января 1602 года
Один час двадцать пять минут после полуночи
Сначала я чувствую это, а только потом слышу.
Барабанщики отбивают ритм. Вспышки факелов становятся ярче с каждым ударом. По количеству и расположению огней — всего их шесть — я понимаю, что лодок три. Я не вижу, кто в них. Но там должен быть Тоби. Должен быть? Довольно много суеты из-за одного парня, не принца и не священника, но кого еще могут везти сюда ночью? Я не хочу, чтобы это оказался он. Только не с такими церемониями, ведь они делают все слишком серьезным. Церемонии — это рождения, свадьбы и смерть. Они предназначены для событий, которые случаются раз в жизни, для слов, которые нельзя взять обратно. Это колокола, чей звон не заглушить.
А значит, дело не в Тоби.
Я почти убеждаю себя в этом, когда вижу его. Он сидит в лодке, руки у него связаны. Он все еще одет герцогом Орсино, в коричневый бархат и глупые белые рюши. Он смотрит прямо перед собой, держа спину очень прямо, лицо его неподвижно. Только волосы развевает ветер. Рядом с ним двое стражников, тех, что были в доме Кэри. В следующей лодке стражников еще полдюжины — столько людей ради одного юноши. В последней лодке — точнее, в первой — барабанщики и факельщики.
Вдруг я слышу жуткий скрежет. Он рождается где-то под землей, отдается у меня в ногах, а потом и в груди. Дико визжит металл, притертый к камню, плещет вода. Это речные ворота. Лодки проскальзывают туда без всяких церемоний — и исчезают. Как те принцы из пьесы. Я прислушиваюсь — вот бы услышать голос, крик, какие-то слова. И не слышу ничего.
Я не знаю, что делать. Штурмовать неприступную крепость с помощью ронделя и собственного разума, от которого так мало осталось? Вернуться к стражнику и потребовать, чтобы он впустил меня внутрь? Даже если мне удастся убедить его, что делать с остальными стражниками в крепости? С теми, кто запомнил меня и мое лицо и не станет слушать мои сказки.
Я обхожу пушку, думая попытать счастья со стражником в одной из башен. Он слышал, как визжали ворота Ом должен знать, что следует за этим, и может подсказать мне, что делать.
И тут в вижу сэра Кэри, который идет к той же башке, у которой я была раньше. Он одет так же, как на представлении, — в красное, черное, атлас и меха. У реки он не замерзнет. Да, я говорила Тоби, что сэр Кэри кажется мне добрым и щедрым, но вряд ли он добр к неудавшимся убийцам. Он может заковать меня в железо и бросить в Тауэр рядом с Тоби. Но я все равно решаю рискнуть.
— Сэр Кэри! — Я бросаюсь за ним, оскальзываясь на булыжниках. — Подождите! Мне нужно с вами поговорить!
Я бегу за ним, но он делает вид, что не слышит меня. Как такое возможно? Тут тихо, как на кладбище, никого нет, кроме нас, но он идет вперед, к башне, чуть наклонившись навстречу ветру, и несет под мышкой что-то вроде сложенного одеяла.
Я наконец догоняю его, выскакиваю вперед и встаю на пути. Он поднимает голову и смотрит на меня. Голубые глаза кажутся странно довольными, как будто он пришел на ярмарку.
— Это всё я. Тоби здесь ни при чем. Ну, почти. Но он не виновен. Он пытался меня защитить. Его нужно отпустить. Посадите меня!
— Тебя? — Сэр Кэри оглядывает меня. Дружеский интерес во взгляде сменяется узнаванием, потом отвращением и гневом. — А ты кто?
— То есть? Кто я? — Я едва не застываю на месте. — Это же я, Кит Альбан. Я был у вас на приеме. Я вас видел, лично мы не встречались. Но вы меня тоже видели. И сегодня я участвовал в представлении. Конечно, я был загримирован и в парике. Но вы знаете, кто я!
— Я встречаю множество людей, мистер Альбан…
— Кит!
— Но, увы, не могу запомнить их всех. Уверяю вас, если бы мы были знакомы, я бы вас запомнил. Вы… очень милы.
Я отмахиваюсь.
— Вы пришли за Тоби? Наверняка. Вы его выпустите отсюда? Вы обязаны! Если вам кто-то нужен, возьмите меня вместо него. Меня все равно нужно наказать. Это всё я. Он ни в чем не виновен!
Улыбка не исчезает с лица сэра Кэри, но он отшатывается от меня.
— Рад был встрече. Но, боюсь, не понимаю, о чем вы говорите.
Сэр Кэри проходит мимо. Я хочу остановить его, еще раз попросить за Тоби. Но если бы я закричала, то не услышала бы его слов:
— Беги, дурак! Спасайся и не возвращайся никогда.
* * *
Я дрожу всю дорогу до Нэрроу-стрит.
Тоби послал меня в ужасное место: грязное, гадкое, воняющее вчерашним уловом и содержимым ночных горшков. Сейчас уже почти два часа ночи, но местным обитателям нет до того дела: людей не меньше, чем средь бела дня. По грязным улицам бродят полуодетые женщины и мужчины при оружии, по реке снуют пассажирские и грузовые лодки, в доках царит хаос, ошиваются матросы и валяется груз. Я стою посреди всего этого, меня пинают и толкают дурно пахнущие прохожие, а я пытаюсь разыскать трактир «Лоза». Лодочник подсказал, что он «на левом берегу», что мне ничуть не помогает. Я боюсь спросить дорогу: если я чему и научилась, так это тому, что любой человек может оказаться не тем, кем кажется, и вместо трактира я попаду прямиком в ловушку.
Наконец я нахожу бурое кирпичное здание, затертое между двумя бурыми кирпичными зданиями в ряду других бурых кирпичных зданий. Одно окно, одна дверь, одна грубо намалеванная вывеска над дверью, изображающая пухлую кисть синего винограда. Внутри ничуть не приятнее. Длинная стойка, шатающиеся столы и стулья, посетители, как две капли воды похожие на тех, кто расхаживает по докам: глубокие вырезы, беззубые рты, мятые лица и запах рыбы.
Я прохожу к стойке, протискиваюсь между двумя громилами и кладу локти на липкое дерево.
