— Я ищу Мариэтту, — говорю я человеку за стойкой.
Он указывает на высокую стройную строгую женщину в переднике. Она смотрит на меня. Я не знаю, что делать, поэтому говорю:
— Меня прислал Тоби, — надеясь, что для нее это не пустые слова.
И оказываюсь права. Она кивает хозяину, который шарит под стойкой и протягивает мне ключ.
— Два пролета наверх, третья дверь справа. — Она оглядывает меня, о чем-то раздумывая. — Прислать еды? Одежды? Горячей воды?
Мне нужны документы и билеты, но, может быть, это какой-то шифр. Я не знаю и на всякий случай соглашаюсь. Огромные корабельные часы над стойкой показывают половину второго. Выходит, у меня есть полтора часа для отхода и еще меньше времени, чтобы понять, как оказаться на борту.
Я поднимаюсь по скрипучей, покрытой красным ковром лестнице и открываю указанную дверь. Я уже начинаю привыкать к такому. Четыре грязные стены. Потрескавшийся потолок. Стол перед почерневшим от сажи кирпичным камином. В камине тлеет огонек. Пол щербатый и скользкий, как будто его натерли мылом. Узкая кровать придвинута к узкому окну. На кровати лежит тонкое одеяло — и ничего больше, — но сейчас и это кажется роскошью. Я не раздеваюсь, не снимаю даже черных тяжелых туфель. Забираюсь на тюфяк, прижимаясь плечом к стене, а лицом к окну.
В отличие от пансиона, где мы жили с Йори, стекло здесь чистое и целое, нет ни пятен грязи, ни трещин. Я вижу в нем себя, а не серые пятна света и дымку дождя. Себя, с краской на щеках, киноварью на губах, взъерошенными волосами. Я не похожа на ту девушку, которой когда-то была. Я больше не знаю, кто я.
Я могу обвинить в этом других: королеву, ее людей, страну, закон. Я уже так поступила, именно это и привело меня из Корнуолла в Лондон, в «Глобус» и на сцену, поставило перед королевой. Поселило в моем разуме жажду мести, а в сердце — жажду убийства, заставило решить, что единственным ответом на смерть отца и все мои беды будет еще одна смерть (на самом деле я лишь навлекла на себя новые беды).
И ни разу я не сказала, что сама виновата в том, что со мной происходит.
После того, как в Ланхерне был убит мой отец, в мире не осталось ни одного человека, который указывал бы мне, что делать. Никто не велел мне везти отцовские письма к Кейтсби или влезать в заговор. Как никто не велел отцу устроить этот заговор или раз за разом нарушать законы. Мне говорили, что гибель отца — случайность, неудача, неожиданность, воля Господня, но никто не сказал, что это последствие его собственных решений. А мои решения привели к тому, что я сижу в этой дыре, в который раз не зная, что делать.
Наконец в дверь стучат. Я боюсь открывать, думая, что это они, снова пришли за мной. Но я слышу голос Мариэтты, и она входит в комнату с кувшином воды, хлебом и стопкой одежды — штанами, рубашкой, плащом, — которые, кажется, могут мне подойти. И с конвертом. Я протягиваю ей деньги Тоби — последние гроши, которые есть у нас обоих. Она берет их. Она ничего не говорит и не задает вопросов. Просто кладет вещи на стол и уходит.
К половине третьего утра я успеваю помыться, переодеться и поесть. Я встаю с кровати, надеваю плащ, комкаю костюм и кидаю его в камин, смотрю, как его лижет пламя, и окидываю все вокруг прощальным взглядом. Для меня это последняя комната в последнем пансионе в последнем городе Англии. Отец мертв, Йори мертв, я не смогла убить королеву и спасти Тоби. У меня нет титула, дома и денег. Я переполнена горем и страхом до того, что готова кричать. Я бы закричала, да только это ничего не изменит.
Глава 46
Тоби
Лондонский Тауэр
7 января 1602 года
Час сорок пять минут после полуночи
Меня ведут по подземным коридорам Тауэра. Здесь сыро, темно и мрачно. По этим коридорам проходят только единожды.
Допрос в соборе Святого Павла был первым из многих. Дальше меня начнут расспрашивать не министры, а люди, у которых есть другие способы вызнать правду. Я знаю, как это будет. Сегодня все прошло легко, но это было начало. Первая нота музыки на одном из их приемов, первый стакан, первый поднос с закусками. Дальше дни начнут растягиваться. Один покажется тремя или пятью. Перестанут приносить еду, а потом воду. Я начну чесаться: сначала от жажды, потом от грязи и насекомых, которые заведутся в одежде. Со мной будет только сырой воздух, собственное дыхание, да еще шорох когтей тех, кто живет в стенах и постепенно, день за днем, становится все храбрее.
Чтобы прогнать эти мысли, я думаю о Кит. По моим прикидкам, сейчас начало второго. Она должна уже быть в «Лозе». Через три часа она окажется на борту. Окажется вдали от всего этого, от Лондона, в безопасности. Но слова «должен» и «должна», как однажды сказал Марло, опаснее надежды, потому что полагаются на то, чем ты не можешь управлять.
Однако больше у меня не осталось ничего.
* * *
— Кэри! — приветствую я. — Что привело вас сюда в такой изумительный вечер? Дела или удовольствие?
Я сижу в углу, обхватив колени руками, и смотрю в пол. Он наполовину скрыт тенью, наполовину освещен факелом, горящим где-то в коридоре. Я удивлен его визитом.
Он не отвечает.
— Позвольте догадаюсь, — продолжаю я. — Вы собираетесь дать мне последний шанс рассказать вам всю подноготную нашего бесстрашного друга. «Спасти его, чтобы спасти себя». Вы же не думаете, что я на это попадусь?
— А на что ты попался, Тоби?
На его уговоры, на чары Кит, на соблазнительную мысль о том, что у меня может быть все.
— Да на все сразу, — наконец отвечаю я. — И что со мной будет? После всего этого. Не лгите. Я пойму, если вы солжете.
— Да. За это я тебе плачу.
Я выдавливаю смешок.
— Я не могу представить, что сделает королева. — Кэри пожимает плечами. — Может быть, тебя отпустят.
— Отпустят, но не освободят. Дадут иллюзию свободы, а потом я погибну по нелепой случайности. Как Марло.
Это заставляет его выступить из тени, как я и думал.
— Марло был предателем, — ровно говорит Кэри. — Шпионом. Безбожником. Он зарвался, как герои его же пьес. Мы бы проиграли, поставив на него. Не будь он твоим другом и учителем, ты бы сам это заметил.
Я снова смотрю в пол. В глазах Кэри и двора я тоже предатель, шпион и безбожник.
— Я предан ее величеству, Тоби, ты это знаешь. И все же я предупреждал тебя о последствиях твоих действий. О пьесе. О Ките.
Он не говорит, какого Кита имеет в виду. Это не имеет значения.
— Но я не могу и дальше в этом пачкаться. Прости, Тоби. За это и за то, что случится дальше. Я сделаю все, что смогу, чтобы обеспечить тебе…
— Нет.
Для него дать обещание значит подарить мне надежду, но надеяться нельзя. Кэри не сможет меня спасти ни при каких обстоятельствах. Произносимые им слова лишь успокаивают его самого.
