– Вот как? – Наверное, мне это должно быть лестно – мой шанс начать жизнь заново или еще что-то начать. Но я продолжаю обдумывать, значит ли это вообще что-нибудь. А потом вдруг вспоминаю: – А что означала птица?
Файфер приподнимает брови, и едва заметная улыбка освещает ее лицо.
– Я думаю, Джон должен тебе об этом сказать.
Я качаю головой, ощутив внезапно тупую боль в груди. Вряд ли Джон мне вообще когда-нибудь что-нибудь скажет.
Файфер помогает мне выбраться из ванны и надеть чистую ночную рубашку. Я гляжу на нее с некоторым чувством вины: она жутко выглядит, все еще в одежде, в которой была на празднике, волосы спутаны и измазаны, глаз переливается всеми оттенками пурпура. Устала так, что пошатывается.
– Тебе тоже пора бы отдохнуть, – говорю я.
– Ладно. – Она зевает и направляется к двери. – И тебе спокойного сна, выглядишь-то не ахти. В таком состоянии скрижаль не уничтожить.
Она закрывает за собой дверь.
Скрижаль. С мыслью о ней я проваливаюсь в беспокойный сон, метаясь на мокрых от пота простынях, а когда просыпаюсь, эта мысль снова при мне.
Осторожно встаю с постели – боль в боку намного меньше, чем вчера, – подхожу к окну и отбрасываю шторы. Земля за окном укрыта густым туманом – обычный холодный зимний день в Энглии. Думаю, не залезть ли снова под одеяло, но слышу стук в дверь.
– Это я! – говорит Файфер. – Впусти меня!
Открываю дверь и издаю тихий писк. В коридоре стоит Файфер, в руках у нее кубок, а на лице – черная блестящая маска с плюмажем ярких розовых перьев наверху.
– Ну как? Нравится?
Она входит и начинает принимать смешные позы. Рыжие волосы с розовыми перьями смотрятся ужасно. Я морщу нос и мотаю головой.
– Я так и знала. – Она срывает маску и бросает ее на кровать. – Это Джордж придумал. Сказал, что видеть не может мое лицо без нее. Ну прям как ребенок!
Я понимаю, что он имел в виду. Хотя опухоль вокруг глаза спала, кожа осталась пестрой, кроваво-пурпурной.
– Вот! – Она сует кубок мне в руку. – Лекарство, Джон приготовил. Ты должна выпить до дна, не жалуясь, а я – проследить и доложить, что ты это сделала.
Я вздрагиваю. Даже предсказать сложно, какой мерзкий вкус он мог придать этому лекарству. Делаю осторожный глоток – и вместо горечи и мерзости ощущаю вкус клубники. Мне вспоминается вечер, когда я впервые ужинала с Николасом и навалила себе на тарелку гору клубники и пирог. Наверное, Джон заметил и запомнил.
И снова та же тупая боль в груди.
– Что такое? Чего ты так кривишься? – спрашивает Файфер.
– Просто так.
Файфер поднимает брови.
– Ладно, а где ты это взяла?
Я беру в руки маску. Красивая – черный атлас, расшитый черными же бусинками. Перья, конечно, жуткие, но я видала и похуже.
– У Гумберта целый сундук. Эта герцогиня, его подруга – ну, ты знаешь. Осталось от какого-то маскарада, куда они ходили. Не могу себе представить, как там все должно быть странно. В смысле зачем одеваться так, чтобы тебя никто не узнал? – Она укоризненно цокает языком. – Ты бывала на них?
Я киваю:
– На двух. Могла бы попасть и на третий, если бы меня не арестовали. Малькольм их всегда устраивает на Рождество, и в этом году тоже…
Секунда – и у меня в голове все становится на место. Близится бал-маскарад Малькольма. На который Калеб хочет пригласить Кэтрин. На который я с пьяных глаз позвала Джорджа.
Сорвав с себя ночную рубашку, я шарю по полу в поисках какой-нибудь одежды.
Файфер смотрит вытаращенными глазами:
– Что случилось?
Я натягиваю штаны и рубашку, сую ноги в сапоги и тащусь к двери.
– Куда ты?
– Внизу объясню, – отвечаю я, с трудом спускаясь по ступеням. – Где Гумберт?
– В гостиной.
Шаркая по коридору, я замечаю в зеркале свое отражение. Рубашка застегнута не на те пуговицы, волосы спутаны со сна. Вид дикий, как с цепи сорвалась.
Наконец дохожу до гостиной, за мной Файфер. Гумберт за письменным столом пишет письмо.
– Элизабет! – орет он. – Как я рад, что ты уже…
– Гумберт, какой сегодня день? – перебиваю я.
– Прости, дорогая, – в каком смысле?
– Ну, какой день месяца?
– Так, сегодня среда, конечно. Четырнадцатое декабря. – Он улыбается: – Ты, наверное, имела в виду погоду? Правда ведь ранняя в этом году зима?
Я не отвечаю – думаю. Сегодня четырнадцатое. Маскарад Малькольма должен состояться в третью пятницу этого месяца.
– Мне нужен календарь, – говорю я неожиданно.
– Да, хорошо. – Гумберт выдвигает ящик и достает книжечку. – Пожалуйста.
Я выхватываю календарь у него из рук и лихорадочно листаю страницы, пока не нахожу декабрь тысяча пятьсот пятьдесят восьмого года.
– Боже мой! – шепчу я.
– Что тут у вас? – спрашивает Джордж, входя в кухню.
– Я знаю, как попасть к Блэквеллу. – Подняв календарь, показываю дату: пятница, 16 декабря 1558. Послезавтра. – Буду гостем на маскараде Малькольма.
– Ты о чем? – не понимает Файфер.
– Каждый год на Рождество Малькольм устраивает бал-маскарад, – говорю я. – Приглашает весь свет – огромную толпу. Представление, музыка, угощение, танцы. Народ прет со всей Энглии. Ты туда ездишь? – спрашиваю я у Гумберта.
– Последнее время – нет, – признается он. – Тяжело танцевать с моей-то спиной. И нога еще… но да, я получал приглашение. Куда-то сунул, не помню. – Он замолкает. – Но ведь рождественский маскарад Малькольма обычно устраивается в Рэйвенскорте?
– Обычно – да, – отвечаю я. – Но сейчас, когда повсюду восстания, он решил изменить место и держать новое в секрете до последнего дня. Накануне все гости получат второе приглашение с указанием точного места.
– Так откуда же ты знаешь, где он состоится? – спрашивает Джордж. – Я вот не знаю.
– Я… – Чувствую, как горят щеки. – Мне сказал король.
Они недоуменно морщат лбы. Конечно, им непонятно, почему король говорил мне нечто подобное. А я не собираюсь им объяснять. Тем более сейчас.
– В общем, – продолжаю я, – мне будет о чем подумать эти два дня. Самая большая трудность – как туда попасть. Верхом ехать слишком далеко, значит, придется добираться на корабле. Проникнуть на борт я смогу. Случалось мне это делать, не такая уж трудность. Конечно, еще надо будет убедить капитана доставить зайца к дверям Блэквелла, но это… вы чего?
Файфер, Джордж и Гумберт смотрят на меня так, будто я и в самом деле настолько сумасшедшая, насколько выгляжу.
