Вытаскиваю из стены руку, потом сую ее обратно. И снова, и снова, пока кто-то не говорит мне:
– У тебя что-то с рукой не так, лапонька?
Я оборачиваюсь. Голос принадлежит человеку, сидящему напротив, и лицо его скрыто завесой дыма.
– Ага. То есть нет. То есть не знаю. Ведь руки же… в стене не исчезают, не должны?
У меня в голове туман, я знаю, что несу околесицу, и поэтому начинаю хохотать. Дым поднимается, открывая лицо человека: курчавые черные волосы, короткая черная борода. Изо рта свисает длинная резная трубка, у нее деревянный мундштук и белая чаша, вырезанная в виде собачьей головы. Он говорит, не вынимая ее изо рта:
– А не слишком ли ты еще молода, чтобы пить такое зелье?
Я смеюсь еще сильнее. Настолько давно я уже одна, что абсурдно слышать, как кто-то интересуется моим поведением. Особенно если он пират, – судя по трубке. Такие трубки бывают у людей, либо много странствовавших, как пираты, либо у богатеев. Остальные обходятся обыкновенными. А богатеи по таким тавернам не шляются, значит, это пират.
Я смотрю на трубку, как она качается вверх-вниз, потом вздрагиваю, когда она превращается в огромную черную змею. Выскальзывает изо рта и обвивается вокруг шеи. А пират продолжает говорить, не замечая, как гигантская змея обвивает его голову.
– Я бы своему сыну не дал это пить, а он старше тебя. Тебе же не больше… скольких? Четырнадцати?
– Шестнадцати. Берегись!
Я выбрасываю руку и молниеносным ударом выбиваю у пирата трубку изо рта, сшибая змею на пол. Там она и лежит, извиваясь и дергаясь, а потом взрывается радугой.
– Красиво! – Я размахиваю руками, стараясь поймать вьющиеся передо мной ленты света. Зал заполняет хор дивных голосов, исходящих от радуги. – Слушай! Слышишь? Это радуга поет! – Я открываю рот, начинаю подпевать. – Твоим зеленым рукавам, ла-ла-ла… Зеле-еные рукава…
– Кровь господня, ну ты и разошлась, – бурчит пират.
Он подбирает с пола трубку и сует в шляпу, потом берет меня за локоть и ведет к двери. Это меня возмущает. Какого черта он ко мне руки тянет – он ведь пират, а я юная девица и вообще. И определенно я не должна допускать, чтобы незнакомый мужчина выводил меня на улицу и вел невесть куда. Но я не могу перестать петь, чтобы растолковать ему все как следует.
– Отчего бы нам воздухом не подышать? – говорит он.
– Так вот же воздух, туточки. Я его вижу, он розовый! Ты знаешь, что воздух розовый? – лепечу я, глядя на пирата, а он меня выводит в переулок, где уже полно народу. Он высокий, очень высокий. – Как тебя зовут?
– Питер. – Он отворачивается в сторону. – Джордж, рад тебя видеть. Спасибо, что пришел так быстро. Так что?
– Очень приятно, Питер Джордж, а я Элизабет Грей. Ты звезды видишь, Питер Джордж? Они твое имя составляют в небе.
Я тыкаю пальцем в мерцающие огоньки, танцующие у меня перед глазами. Так близко, что я едва их не задеваю.
– Ага, это она, – звучит голос у меня в ухе. Я вздрагиваю с тихим писком. Рядом со мной стоит парнишка. И откуда он только взялся? Он оглядывает меня с головы до ног, я таращусь на него. Темно-русые волосы, светло-голубые глаза. Одет очень хорошо – зеленый плащ, синие штаны, черные ботинки. Что-то в нем кажется мне смутно знакомым, но не могу определить, что именно. Хочу спросить, но вместо этого неудержимо хихикаю.
– Она пьяна? – спрашивает юнец.
– И не хило, – отвечает Питер Джордж. – Абсент. Этот чертов Джо добавил его в эль и не дал себе труда сказать ей об этом. А она еще слишком молода для такого зелья. Но ты уверен?
Абсент! Вот почему эль был зеленый. Я видала, как придворные его пили, а потом были слегка ненормальные. Хорошо, что на меня не подействовало.
– Девица сейчас малость не в себе, но определенно это она, – говорит мальчишка. – А она в таком состоянии говорить может?
– Говорить? Могу, – встреваю я. – Вот смотри, я ж прямо сейчас говорю. Говорить я люблю.
А вот это уже неправда, разве что с Калебом или же когда выпью лишнего. Тогда, по словам Джо, вываливаю десять на дюжину – это он так говорит «много». Питер Джордж и мальчишка переглядываются.
– Ладно. Давай ее отведем туда, где народу поменьше, посмотрим, что от нее добудем.
Мальчишка продевает свою руку под мою и ведет меня по Кинсхед, по нескольким подряд улицам, тянущимся к реке. Я отмечаю, что они выбрали длинный путь, в обход Тайберна.
– Мы только поможем тебе добраться до дворца, а по дороге слегка поболтаем, – говорит мальчишка. – Если ты не против.
– Огненные колеса, – отвечаю я, спотыкаясь о камень.
– Правда? – Он поддерживает меня, не давая упасть. – Не вижу их, но готов поверить тебе на слово.
– Нет, я про твои глаза. Вертятся, как огненные колеса. Скажи еще раз, как тебя зовут?
– Джордж.
– Смешно. Тот, второй, тоже Джордж. Питер Джордж… ух ты!
Я наступаю на подол собственного плаща и лечу на землю.
– Нет, он просто Питер. А я Джордж. Давай-ка я помогу тебе встать.
Он поднимает меня на ноги, и я замечаю, что мы одного роста.
– Какой ты низенький, – говорю я.
– Я низенький? Ну уж неправда. Это ты маленького роста. Ну сама сообрази.
– Господи, а ведь ты прав! Умный ты, должно быть.
Джордж сухо смеется.
– Если бы каждого было так легко убедить.
Просто Питер подходит к нам, крепко берет меня за плечи и смотрит пристально в глаза, заставляя поднять на него взгляд.
– Джордж сказал, что ты живешь во дворце, – говорит он. Я киваю. – Что ты там делаешь?
– Я служанка.
Эта ложь слетает с языка легко. Я привыкла быть служанкой, я сплю в спальне для служанок, и иногда мне жаль, что я уже перестала ею быть.
– Служанка? – Он мигает удивленно. – Что за служанка? Горничная? Камеристка?
– Судомойка.
Не могу не заметить, что у него разочарованный вид.
– Давно?
– С девяти лет.
– С девяти? – хмурится он. – А где твои родители?
– Умерли.
– Понимаю. – Хмурая гримаса Просто Питера смягчается. – И все это время ты при кухне?
Я снова киваю:
– Я умею убивать кур, варить их тоже умею, и уток, павлинов, и кого хочешь. Я классное делаю жаркое, приличный хлеб, даже масло умею сбивать. А полы мою так чисто, что с них есть можно.
Сама ежусь, зная, как это глупо звучит. Но приказ есть приказ.
Просто Питер машет рукой:
– Ладно. Но вот кроме всего этого, есть ли в тебе что-то, ну, отличающее от прочих служанок? Необычное?
