Я смотрю на Калеба, его ответный взгляд ничего не выражает.
– Я тебя предупреждал, – говорит он. – Я говорил, что будет, если ты не вернешься со мной. Говорил, что не смогу тебя защитить.
В жутком молчании мы смотрим друг на друга, и все глаза – я это чувствую – устремлены на нас. Я ищу в его лице хоть что-нибудь – намек на понимание, малейшую тень сочувствия, – любое свидетельство того, что мой друг еще где-то здесь. Но ничего не вижу. И понимаю – с болезненной определенностью, – что я совсем одна. Что в этом своем последнем испытании, выбирая между честолюбием и родством, Калеб выбрал честолюбие. Я отворачиваюсь к Блэквеллу:
– Что ты хочешь сделать?
У меня получается только шептать.
Блэквелл отпускает меня так резко, что я отшатываюсь, оступаюсь.
– Девушку ко мне.
Лайнус выходит вперед, грубо толкая перед собой Файфер. Слышен слабый протестующий голос Джона, заглушенный вскрик Джорджа, но где-то на периферии сознания. Я не могу оторвать глаз от Файфер. Платье сверху разодрано, сползает с плеч. Она босиком и дрожит так, что слышен стук зубов.
– Что ты с ней сделал? – спрашиваю я у Лайнуса.
– Да ничего. – Он жутко улыбается и проводит пальцем по шее Файфер. Нас обеих передергивает от отвращения. – Пока что.
От омерзения я даже не успеваю подумать, когда бросаюсь на него. Он отшвыривает Файфер в сторону и прыгает мне навстречу, мы валимся на землю, колотя друг друга руками и ногами и выкрикивая страшные ругательства. Он вытаскивает кинжал и несколько раз всаживает в меня, целя в шею, в сердце, в живот. Пару-тройку раз попадает, но я не замечаю, куда именно – боль тут же исчезает и сменяется болью в другом месте. Я угодила в бесконечный цикл боли и заживления, и непонятно, где кончается одно и начинается другое.
– Хватит! – гремит над поляной голос Блэквелла.
Лайнус отскакивает от меня, как дрессированная собака, приученная слушаться хозяина. Я встаю, пошатываясь: раны заживают не так быстро, как раньше, я еще слаба от яда крыс и от раны в животе.
– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – шепчу я. – Скажи, и я сделаю. Только не трогай их. – Я смотрю ему в глаза. – Скажи – и я сделаю.
– Мне нужно было убить короля и устранить Николаса, – отвечает он. – Оба эти задания должна была выполнить ты – и не выполнила. Ни того, ни другого. – Он делает шаг ко мне. – К счастью, у меня есть вот эти двое. – Беглый взгляд на Джорджа и Файфер. – Они мне расскажут, где Николас, приведут меня к нему. Расскажут и приведут, – говорит он громче, заглушая протестующий голос Джона, – если захотят избежать абсолютно излишних страданий до того, как я от них избавлюсь.
Файфер испускает стон.
– А королем тоже займутся. Возможно, это уже сделано. – Он глядит на Калеба, и Калеб кивает. – Так что, как видишь, мне не потребуются твои услуги ни в чем. – Он подступает ко мне, черные глаза, горящие безумием, ввинчиваются в мои. – Ты мне совершенно не нужна.
И разражается буря его ярости. Он вскидывает руки – и снова начинается дождь, как было, когда я вышла из гробницы. Ливень хлещет, будто атакует, за ним ничего не видно, ничего не слышно – лишь то, как он барабанит по земле. Сейчас остались только мы с Блэквеллом – все остальные, все остальное исчезло. Я отступаю от него. Оглянулась бы, прикидывая путь побега, но боюсь оторвать взгляд от его лица. К тому же я знаю, что бежать мне некуда.
– Я бы тебя бросил в лабиринт, – говорит он, не повышая голоса, но я отлично слышу его сквозь грохот ливня, – если бы думал, что так от тебя избавлюсь. Но я уже делал это, и ты оттуда вышла. Я бы напустил на тебя своих гибридов, но знаю, чем бы это кончилось.
Он замолкает, и лицо его выражает… да, почти любопытство.
– Как ты это сделала? Ты не сильна, как Маркус. Не честолюбива, как Калеб. Не зла, как Лайнус. – Он оглядывает меня, покачивая головой, будто не верит собственным глазам. – Как ты выжила?
Вопрос, который я сама себе всегда задаю. Как ничем не примечательная девушка вроде меня могла пережить такие невообразимые опасности? Я не знала этого тогда и сейчас тоже не совсем понимаю. Но выдаю самое правдоподобное предположение из всех возможных:
– Потому что я боялась делать что бы то ни было, кроме как выживать.
Блэквелл кивает, будто услышал любопытную точку зрения, которую прежде не удосужился рассмотреть.
– А сейчас? Сейчас боишься?
Я думаю, не сказать ли ему, что да. Думаю, не позволит ли мне признание в собственной слабости выиграть время, или снисхождение, или возможность сбежать. Но сразу понимаю, что нет ни единого шанса. Ни на что из этого.
– Я не боюсь, – говорю я, потому что это последний акт неповиновения ему, а еще я говорю это – сама не веря своему осознанию, – потому что это правда. – Я тебя не боюсь.
Тогда Блэквелл улыбается.
– И хорошо, – говорит он. – Если бы боялась, это могло бы меня насторожить.
Он делает шаг ко мне, высоко подняв руку с мечом. И я еще не успеваю понять, что он задумал, как он бьет наотмашь. Я успеваю уклониться, как он и предполагал. Он промахивается на дюйм, как я и знала заранее. Снова замахивается, наступает на меня снова, снова, снова. Я ухожу из-под ударов, уклоняюсь, выворачиваюсь, отпрыгиваю. Он по мне не попадает, но ведь не слишком-то и старается – на самом деле. Играет, как кошка с мышью. Утомить меня, ослабить. И когда я начну спотыкаться, выдыхаться, он ударит в полную силу – и убьет.
Надо положить этому конец, прямо сейчас.
Я делаю шаг назад, пошатываюсь, отступаю и поворачиваюсь, будто хочу убежать. Блэквелл этого, видимо, ожидал, потому что наступает. В последнюю секунду я разворачиваюсь к нему лицом и нападаю. Этого он не ждал, он колеблется долю секунды перед тем, как замахнуться мечом, – и мне хватает. Я в прыжке бью его ногой в голень. Он переступает, шатаясь, я выпрямляюсь и соединенными руками изо всей силы бью его по предплечью. Раз, другой. Хватка слабеет, разжимается, Азот выпадает из его ладони, приземляется на размокшую землю с глухим шлепком. Ударом ноги по рукояти я его отталкиваю, он скользит по грязи прочь.
Блэквелл останавливается. Колеблется. Я или Азот? Надо выбрать что-то одно.
Он выбирает меня. Быстрее, чем я могла себе представить, – он оказывается рядом, хватает меня двумя руками за горло и с рычанием омерзения, ненависти и ярости начинает душить. Я бью его по рукам, дергаю, царапаю руки, лицо, но я слишком слаба. Я устала сильнее, чем могла себе позволить, а он душит, усиливая натиск, глядя мне прямо в глаза, безжалостно и беспощадно. Я пытаюсь крикнуть, завопить, но не могу, а если бы и могла, меня бы никто не услышал за грохотом ливня. Ноги подкашиваются, я уже на коленях, потом на спине. Дождь заливает нас обоих, я дергаюсь в грязи, но Блэквелл продолжает душить. Глаза лезут на лоб, я начинаю терять сознание и приходить в себя почти в такт со вспышками молний в небе. Тело сотрясается в судорогах, в бессознательной попытке избегнуть неизбежного.
