Держись, держись, – шепчет чей-то голос.
Я стараюсь. Я держусь.
Но эту боль мне не одолеть, и весь мир просто ускользает куда-то.
Глава тридцать первая
Кажется мне – я не уверена, но кажется, – что я умерла.
И это не так плохо, как я боялась. Мне тепло, и я лежу на чем-то мягком. Не испытываю ни жажды, ни голода. Ни боли. И воздух приятно пахнет: свежо, как весной. И даже подушка есть.
Нет, умирать – это совсем другое дело. Много крика, много метаний, много боли.
Кто-то зовет меня по имени, снова и снова. Я хочу ответить, но этот кто-то очень далеко. И еще меня сильно качает, туда-сюда, туда-сюда, как на корабле. И становится совсем тихо.
Интересно, сколько я пробыла мертвой. Неделю? Месяц? Полгода? Похоже, очень долго. Интересно, что сделали с моим телом. Я забыла кому-нибудь сказать, что не хочу, чтобы меня закапывали, но это, наверное, уже не имеет значения.
Я думаю о Файфер, и Джордже, и Джоне. Они вернулись за мной там, у Блэквелла. Как-то сумели меня простить, но как – я не знаю. Иногда я слышу их голоса, приглушенные, они шепчутся где-то рядом. Называют меня по имени, держат за руку, просят вернуться. Я знаю, это только сон. Но очень, очень хочется, чтобы он стал явью.
Потом был момент, когда я подумала, что на самом деле не умерла. Это случилось лишь однажды – веки у меня раскрылись, и я увидела Джона. Он сидел на стуле в изножье кровати, опираясь локтем на матрас, читал книгу. Я какое-то время на него смотрела. Он выглядел аккуратным и здоровым, совсем не как то полумертвое кровоточащее тело, которое я видела последний раз. Кажется, он понял, что на него смотрят, потому что поднял взгляд и улыбнулся.
Я смотрела на него, и что-то шевелилось в глубине сознания. Что-то мне хотелось ему сказать, или спросить, но случая не представлялось. Наконец я вспомнила:
– Птица. – Голос совсем не похож на мой. Слабый, скрежещущий, хриплый. – На дереве. Почему?
Он не медлит с ответом, будто знал его задолго до того, как я задала вопрос.
– Потому что я тебя люблю. И потому что когда я с тобой, то чувствую себя свободным.
Я хотела что-то сказать ему, но не могла. Меня снова обволакивала тьма, но я еще успела почувствовать, что губы у меня улыбаются. И все стало черным.
– Элизабет, открой глаза, – командует тот же голос.
Чей это голос? Они что, не знают, что я умерла? Я не могу открыть глаза. Я даже не знаю, есть ли они у меня еще.
– Она уже открывала, позавчера, – говорит другой голос.
Мысли медленные, неуклюжие. Второй голос мне знаком – это Джон.
Я хочу заговорить. Стараюсь как могу, но ничего не получается. Слышу далекий стон. Это я? Если да, то надо немедленно прекратить. Ужасно звучит.
– Я ей кое-что приготовил, чтобы привести в чувство, – говорит Джон. Это и правда он? Он на самом деле здесь? – Через минуту вернусь.
Все это происходит на самом деле? Не может быть. Но что, если да? Я не хочу, чтобы он уходил. Боюсь, что если он уйдет, то уже не вернется. Чувствую, как что-то во мне нарастает, закипает, как вода, передержанная в чайнике. Я кричу, но выходит из меня только шепот:
– Постой.
И я открываю глаза.
Тихий шелест, потом появляется лицо Николаса.
– Здравствуй, Элизабет!
– Это ты? – говорю я. – Ты жив? Или ты тоже умер?
Но он не похож на мертвого. Таким здоровым я его еще не видела. На щеках румянец, в глазах светится жизнь. Он незыблем и спокоен, и даже сейчас, когда сидит и просто смотрит на меня, излучает силу и уверенность.
– Я живой, – отвечает он. – И ты тоже, хотя заставила нас посомневаться. Как себя чувствуешь?
Тупой. И слабой. Боль угнездилась не где-то в одном месте, а растеклась во всем теле, и требуется напрячь все силы, чтобы держать глаза открытыми, чтобы говорить. Но я живая, и это больше, чем я могла бы ожидать. В ответ я только киваю.
Николас улыбается, будто читает мои мысли.
– У Джона действительно дар.
– Значит, он жив и здоров? В последний раз, когда я его видела, он…
…умирал, приходит на ум слово. Но произносить его вслух я не хочу.
– Да, с ним все хорошо.
– А Джордж? Файфер? Питер и Шуйлер?
– Тоже в полном порядке.
Я закрываю глаза. Только через минуту я могу заговорить снова.
– Где я?
Я оглядываюсь, не узнавая обстановки. Комната совершенно белая: стены, кровать, чистая каменная печь. Плотные белые шторы задернуты, и свет не пробивается. Ночь, наверное.
– В доме Питера и Джона в Харроу, – говорит он. – Тебя сюда перевезли от Блэквелла.
– А что там было? – спрашиваю я. – Последнее, что помню, – заклинание Файфер. И все.
Николас кивает:
– Заклинание сработало. Вся целительная сила, оставшаяся в твоей стигме, перенеслась на Джона. Рана его зажила почти мгновенно. А вот у тебя ранения. И они далеко не зажили к моменту, когда произошел перенос. Ты должна была умереть. И умерла бы, если бы не это.
Он показывает на сапфировое кольцо Гумберта, которое все еще у меня на пальце.
– Единственная в своем роде вещица, – говорит он. – Сам по себе сапфир обладает целительными и защитными свойствами, а в сочетании с руной на внутренней стороне приобретает исключительную силу. Магия эта действует подобно твоей стигме, хотя и гораздо слабее. Но она защитила тебя и не дала умереть.
Его слова доходят до меня не сразу.
– У меня больше нет стигмы?
– Больше нет.
Я не могу понять, что я чувствую. Наверное, облегчение: стигма превращала меня в ищейку, привязывала меня к Блэквеллу. Тревогу: стигма защищала меня, давала мне силу. Определенно страх: теперь меня может ранить что угодно. Каждый может причинить мне боль. И это пугает сильнее, чем мне бы хотелось признавать. Особенно когда я знаю, что существует в этом мире. И кто.
– А Блэквелл? – спешу я спросить. – Что с ним сталось? Он жив? – Вопросов столько, что не знаю, с которого начать. – У него был магнетит, он пустил его в ход и сбежал. Но куда? И что с королем? А Калеб…
Голос изменяет мне, дыхание пресекается, когда я вспоминаю: я видела Калеба при смерти.
Калеб мертв.
Я закрываю лицо руками, пытаюсь сдержать слезы. Николас молчит, не мешая мне горевать по другу, ставшему врагом, но все еще любимому, несмотря ни на что.
– Блэквелл сбежал, – говорит наконец Николас тихим, полным сочувствия голосом. – Но не далеко. Вернулся в Гринвич-Тауэр, раненый, но живой. Судя по тому, что нам известно, вскоре он вернулся и на маскарад.
