Он обернулся через плечо, но выражение лица нельзя было рассмотреть, потому что он стоял против света от залитого солнцем окна. Потом развернулся и решительно пошел на меня.
— Я пытался быть максимально дипломатичным, — ледяным голосом процедил он. — Но поскольку это не работает, то вот тебе правда. Я никогда не смог бы полюбить тебя, Эва. Теперь понятно? Никогда.
Каждое слово, как кинжалом, ранило мое сердце, оно обливалось кровью. Однако даже последняя искра надежды, что это говорит не Калеб, а его страх, исчезла, когда он смерил меня с головы до ног таким взглядом…
В его взгляде было тщательно скрываемое пренебрежение. Это напомнило мне взгляд Ника, когда он говорил о том, что никогда не сможет любить меня так, как Джем.
И вот тогда мне все стало ясно. И это просветление было такой силы, что секунду-две я просто не могла дышать. Но потом инстинкт самосохранения возобладал, и я с хрипом жадно глотнула воздух, не осознавая, что Калеб сделал шаг мне навстречу, но чувствуя только тяжесть открывшейся мне истины.
— Для тебя я тоже всегда была только сексуальным объектом, — сказала я мягко, не видя ничего перед собой. — Просто симпатичной мордашкой.
Поскольку он ничего не говорил, я попробовала еще раз:
— А твоя ревность? Твои собственнические замашки? Они ничего не значили?
— Это не любовь. Это похоть. Простая и грубая. Ты красива и знаешь, что нравишься мне. Да, я хотел, чтобы ты принадлежала только мне. Но это не любовь. Не то, что тебе нужно. Поэтому нам надо покончить с этим.
Ничего хуже он не мог сказать. Если он хотел убить во мне любовь, ему это удалось идеально. В одно мгновение я возненавидела его сильнее, чем кого бы то ни было в своей жизни.
Чувствуя себя раздавленной и больной, я наконец подняла на него глаза. Как меня опять угораздило попасть в такую ситуацию? Почему я недостойна любви?
— Как там сказал Ник? Что я пустая? Все, что у меня есть, это хорошенькое лицо?
Мой голос окреп от горечи, поднимавшейся во мне изнутри. От обиды и боли я окаменела и не заметила, как побледнел Калеб:
— Эва…
Я повернулась, ища выход. Мне срочно надо было найти место, где я могла зализать свои раны. Где я могла найти в себе силы жить дальше, не позволив Нику или Калебу уничтожить меня, превратив в холодное существо, полное презрения к себе.
И это место было не здесь.
Я всей душой желала оказаться сейчас как можно дальше от этого мужчины, которому я доверяла больше, чем кому-либо, и который растоптал мое доверие.
— Эва! — я слышала его шаги позади меня и побежала, распахнув настежь двери его квартиры. — Эва!
Я подбежала к лифту и трясущимися руками нажала кнопку. К счастью, он сразу открылся.
— Эва! — шаги Калеба были все ближе, но я не обернулась.
«Закрывайся, закрывайся, закрывайся же!» — молила я лифт.
Калеб не успел — двери лифта закрылись. Спускаясь вниз, я услышала, как он еще раз прокричал мое имя.
Мое тело как будто онемело. Должно быть, мозг блокировал болевые рецепторы, пытаясь защитить сердце от непосильной перегрузки.
Двери лифта раскрылись, и в каком-то тумане я вышла в фойе. Харпер ждала меня, сидя на одном из кресел и листая журнал. Увидев меня, она встала — и улыбка сползла с ее лица.
Зато меня захлестнула всеобъемлющая волна любви к ней. Она прорвалась сквозь онемение, и долго сдерживаемые слезы потоком хлынули из моих глаз. Не желая устроить публичную истерику, я схватила ее за руку и прошептала:
— Мне срочно нужно домой.
Тревога и ярость боролись в ее глазах, но она взяла себя в руки и решительно повела меня к выходу:
— Что случилось? — спросила она уже на улице, ища глазами такси.
— Он сказал, что я красивая, но полюбить меня он не мог бы. Слово в слово, как Ник, — я с ожесточением вытерла мокрые щеки. — Почему мужчины хотят, чтобы я чувствовала себя жалкой и ненужной? Почему так происходит? — я хрипло и горько рассмеялась.
— Я убью его, — прорычала Харпер с такой злобой, что было ясно — она на это способна.
К счастью, такси появилось быстрее, чем она смогла осуществить свою угрозу, и Харпер махнула рукой, останавливая его. Я уже садилась в машину, когда услышала, что кто-то зовет меня.
Не «кто-то», конечно.
Он.
Я обернулась через плечо и увидела Калеба, выбежавшего из здания и тяжело дышавшего от бега.
— Садись! — Харпер почти втолкнула меня на заднее сиденье и, повернувшись, завопила ему: — Гори в аду, козел!
Потом нырнула на соседнее сиденье и скомандовала водителю:
— Маунт-Вернон-стрит. Быстрее!
Мы тронулись, и Калеб остался позади. Я смотрела строго перед собой, дав себе слово не оборачиваться.
— Он врун и трус, Эва, — Харпер обняла меня за плечи. — Он любит тебя, я это точно знаю. Но он тебя не заслуживает. Мужчина, который знает, через что ты прошла, и при этом говорит такие слова, зная, как они повлияют на тебя, не достоин тебя. Он решил защитить себя, а не тебя, и этим все сказано. Ты понимаешь? Ничего хорошего тут не будет, поэтому пусть уходит.
Я кивнула. Перед глазами и в голове стоял туман, как будто я была под каким-то наркотиком. Наверно, это был шок.
— Ты права.
— Ты самая умная, храбрая, добрая и веселая девочка из всех, кого я знаю. И никто не отнимет этого у тебя, — она крепко сжала мою руку. — Ты говорила, что боишься, что я сломаюсь после истории с Винсом. И я стараюсь держаться. Теперь и тебе придется сделать то же самое. Не дай Калебу разбить себя. Ведь ты уже собирала себя по кусочкам после предательства Ника и Джем. Ладно?
Я посмотрела ей в глаза:
— Ладно.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Она как бы вливала в меня свою силу.
— Мы есть друг у друга. А это больше, чем есть у некоторых.
— Чертовски верно.
Наши глаза были зеркалами, отражающими боль друг друга, и мы были полны решимости вместе ее преодолеть.
Глава двадцать восьмая
Калеб позвонил через пять минут после того, как отъ-ехало такси. Увидев мой затравленный взгляд, Харпер забрала у меня телефон и заблокировала номер Калеба. Потом сказала водителю ехать на другой адрес — в ее старую квартиру — на случай, если вдруг шотландцу вздумается нанести мне неожиданный визит.
Я еле поднялась по ступенькам на второй этаж. Мои колени ослабли, все тело отяжелело, веки опухли, а внутри все дрожало, как после землетрясения. Это напомнило мне ситуацию, когда мне было пятнадцать и в нашу с матерью машину кто-то врезался на перекрестке. Какое-то время после столкновения меня продолжало трясти. Такие же ощущения были и сейчас.
