— Нет, — отрезала я.
Своих я не сдаю, даже если они чужие. Монстры…
Глава 34
— Почему вы переложили вину с девиц с третьего курса на Элоиса, вы же след от их артефакта к Данке при мне обнаружили с помощью того порошка? — прямо в лоб спросила я Алви.
Он обошёл комнату, рассматривая её с пристрастием, затем обернулся ко мне. Щёлкнул пальцами, и одежда на нём высохла.
— Ни у одной из них не хватило бы силы забросить тебя в капсулу штогринов.
— Но они замешаны! — я встала перед ним, скрестив на груди руки, и нахмурилась.
— Гадкие проверки новичков старшекурсниками — не повод для тюремного заключения. Да, девицы, о которых ты так печёшься, получат минусы в рейтингах и неприятную отработку. И если уж ты жаждешь мести, Стоули, тебе будет приятно узнать, что три выскочки из самых известных семей в течение месяца будут очищать нижний ярус от зловонных слизней и драить помещения от экскрементов летучих мышей и прочей нечисти каждый день после занятий, — ответил Алви с таким видом, будто ещё один тортик преподнёс.
Но я не рассыпалась в восторгах.
Алви сбил пальцами невидимую пылинку с рукава и высокомерно, со стопроцентной уверенностью добавил:
— Все трое — только пешки. И я поясняю это исключительно потому, что ты пострадала. Но ты очень упрямая жертва.
— Я просто люблю справедливость.
— Нет такого слова как справедливость, зато есть доказательства. Ими манипулировал сильный и хитрый маг.
— Пешки, — усмехнулась я, словно не услышав его. — Дар можно и скрыть, как выяснилось!
— Если бы это было так просто, думаешь, этим не пользовался каждый второй? — парировал Алви, продолжая прощупывать меня взглядом, и вдруг резко взглянул прямо в глаза. — Погоди-ка, ты пытаешься выгородить Элоиса?
— Вот ещё! — фыркнула я.
Кажется, моё негодование, смешанное с искренним возмущением, успокоило Алви: он поправил взъерошенные волосы привычным жестом, позволил себе улыбку. Затем шагнул ближе, нависая надо мной тенью с золотыми бликами на завитках.
— И опять же исключительно потому, что хорошо к тебе отношусь, Стоули… — вкрадчиво начал Алви. — До демарша лже-Элоиса никто из магистров не встречался с практикой сокрытия дара. Во-первых, это очень энергозатратно. И я вынужден признать: то, как Элоис скрывал дар изо дня в день перед опытными менталистами, такими, как я и леди Элбери, — виртуозное колдовство. Чёрное колдовство.
"Вы чёрный маг? — вспомнилось мне наше первое знакомство с Вёлвиндом. — А разве похож на белого?" Каким-то образом он ни разу мне не соврал… Во мне всё замерло на долю мгновения. Затем я разозлилась ещё сильнее.
— Ну да, можно легко забыть про семью чёрных магов Наяды Сирадэ! И про книгу с запрещёнными ритуалами у Ковальски! Мало, конечно, верю в роль денег дяди Лили Пелье, но… А, может, просто всё так удачно сложилось? — выпалила я. — И коза проблеять не успела, а претендента на ректорский трон как не бывало. Вы к умственной слабости Гроусона часом руку не приложили?
— Опять хамишь? — опешил Алви.
— Правду говорю. — Вскинула подбородок я. — Её все не любят!
Алви поймал мой подбородок пальцами и приблизился.
— Правда — это не то, что ты придумала и так назвала, потому что в твоей красивой головке гуляет ветер.
Я высвободилась.
— Как угодно, сэр Алви. Ветер так ветер! Я хотела бы поскорее закрыть свой долг с манускриптами. Вы, наверное, тоже. За этим же пришли ночью? Уже можно начинать читать?
— Ты в себе, Стоули? Или переволновалась?
Похоже, великий манипулятор совсем не ожидал такого. Может, не настолько он и велик? В голове непрошено пронеслись слова Вёлвинда о достоинстве, и я расправила плечи. Подошла к столу и села, сложила по ученически руки под взглядом недоумевающего Алви.
— Я спокойна как никогда. Мне не с чего волноваться. И да, вы спрашивали недавно, поэтому спешу ответить: я не хочу целовать вас! И не хочу, чтобы вы ко мне прикасались. Единственное, чего я хочу — учиться, мне слишком многое стоит нагнать.
Алви обжёг меня взглядом и через мгновение усмехнулся с привычным презрением аристократа:
— Учись, Стоули. Как минимум, чтобы понимать, что не стоит настраивать против себя тех, кто пытался тебя защитить.
"И чтобы не выбирать мерзавцев", — ехидно повторила я про себя слова Вёлвинда.
— А ещё помни, что за нарушение субординации и правил, а так же за хамство не долго вылететь из академии. Вне зависимости от того, какой у тебя дар, — сухо добавил Алви.
Мгновение мы просто смотрели друг на друга. Затем он произнёс:
— И главное, собственно ради чего я зашёл: больше никаких стражей-драконов и исключений.
Алви взмахнул рукой с ректорским жезлом, и со вспышкой искр я почувствовала, как нечто невидимое, но осязаемое исчезло — он убрал моего стража!
— В пролёте первокурсников освободилось место Данны Маджоре. Завтра в течение дня потрудись переселиться в комнату номер триста тринадцать. Будешь жить с Минни Купер и Хлоей Баркендорф.
Сердце моё гулко стукнуло: Хлоя — это хорошо, а вот Минни… Она же всё будет докладывать троице.
— Как скажете. Отчёты ректору продолжать? — так же сухо произнесла я.
— Да. Ежедневные отчёты. Мне.
Дверь за Алви закрылась, и я осталась одна, дыша гневом, будто огнём. Заметалась в невыносимо пустой комнате. Затем села за стол и написала, продавливая самопишущим пером листок бумаги:
"Сегодня отличный день: сэр Алви Вагнер преподал урок всем студентам о том, что справедливости не существует, но есть умение пользоваться обстоятельствами. Я воспользовалась: прекрасно тренировалась на вивернах с командой для выступления перед королём. Говорят, Его Величеству особенно интересны заклинатели драконов. Джестер Вагнер — отличный наставник."
Отправила листок как обычно по вечерам. Тот растворился в воздухе и, уверена, уже лежит на столе нового ректора.
* * *
О сне не могло быть и речи. Я попыталась взять себя в руки. Мне надо учиться! Даже не назло им всем, а ради себя! Довольно спасителей! Никто тебя не спасёт, если не научишь спасаться сама.
Я с решимостью достала из сумки учебники и тетради. Попыталась читать, но не понимала ничего. Руки дрожали, воздух был тяжёлым от осознания: я одна, на целом свете одна. В голове вставали образы родителей и тот день, когда мне сказали, что их больше нет. Полицейские приставы или инквизиторы, как их теперь называют, не дав забрать ни одной вещи, выставили из дома и втолкнули в чёрную карету меня, испуганную девочку в белом кружевном платье, с розовыми и голубыми лентами, утром вплетёнными мамой в косы.
"Ненавижу! Он убил моих родителей, он прогнал меня…" — кричало во мне всё. И с таким же громом снаружи сотрясала мир гроза. Её тоже никто не любил. И ей некого было любить. Весь этот шум поэтому: от того, что любви нет.
