Отец Ньюберри едва не улыбнулся, но вовремя спохватился и пробормотал:
– Ох уж эти лютеране…
Док Хэнсон в передней части церкви резко выпрямился:
– Ух, черт! – и бросил на отца Ньюберри быстрый виноватый взгляд. – Извините, отец. Майк, иди-ка сюда, посмотри.
Белая блузка Мэри Клейнфельдт под черным пальто, которое доктор начал расстегивать, была пропитана засохшей красно-коричневой кровью. Вокруг разнесся сладковатый железистый запах.
– Второй выстрел в грудь? – спросил Холлоран.
Док Хэнсон покачал головой:
– Нет, разве что из пушки стреляли. Судя по пулевому отверстию в голове, двадцать второй калибр, слишком мелкий для такого количества крови.
Он расстегнул промокшую блузку, раздвинул полы. Наблюдавшие полицейские быстро отступили назад.
– Господи Иисусе, – шепнул один из них. – Похоже, кто-то самостоятельно взялся за вскрытие.
Комбинация и лифчик Мэри Клейнфельдт были разрезаны, обнажая кожу в синих венах, никогда не видевшую солнца. Вертикальный разрез шел вниз по центру, вскрыв грудину. Другой, горизонтальный, был таким глубоким, что нижняя часть груди ввалилась в него.
Холлоран смотрел на грудь пожилой женщины, чувствуя незнакомый прежде страх, причину которого пока не мог понять.
– Это не вскрытие, – тихо проговорил он. – Это крест.
3
Грейс Макбрайд жила в Мерриам-парке в районе Сент-Пол, в квартале, застроенном высокими, узкими домами, помнившими «бурные двадцатые».
[1]
У нее был очень маленький задний дворик, огороженный очень прочным и очень высоким деревянным забором. По мнению Митча, в нем себя чувствуешь как в обувной коробке без крышки, но Митчу всегда неуютно в тесном, замкнутом пространстве, где Грейс находит прибежище и спасение.
Дом куплен главным образом из-за дерева. Не такое уж ценное дерево по загородным стандартам Митча, с толстым, невысоким стволом и корявыми ветками, растущими не вверх, а в стороны, словно небо придавливает их к земле. Но, Бог свидетель, это магнолия – большая редкость в Миннесоте. Драгоценное растение.
Митч мигом приметил забитую стоянку, бензоколонку поблизости, тесный прямоугольник земли, который риелтор именовал задним двором, стараясь отговорить ее от покупки, заманить в пригород Миннеаполиса, где они с Дианой жили среди обширных, идеально выстриженных лужаек.
– Будешь жить на просторе, – говорил он, – на паре пустых акров, где почти никогда никого не увидишь.
А она лишь сказала с улыбкой:
– Здесь растет магнолия.
– Скоро перестанет, – заявил он. – Если даже это магнолия, через год погибнет.
С тех пор прошло пять лет. Грейс никогда не верила, что деревце погибнет, хотя оно, кажется, ежегодно предпринимало попытки самоубийства. Каждую осень сплошным градом сыпались сухие листья, словно у него больше не было сил их держать на себе. Но каждую весну набухали и лопались почки, крошечные зеленые листики в глупом приступе оптимизма кивали вновь поголубевшему небу. Дерево выживало точно так же, как Грейс. Нынешним утром поникло в сухом осеннем воздухе, грозя с минуты на минуту сбросить листья, поэтому она протянула к стволу шланг с водой.
Они с Чарли сидели в адирондакских креслах
[2]
перед деревом, слушая плеск воды, присматриваясь к утру. Грейс куталась в длинный махровый халат, Чарли был голый.
– Кончай на него писать. Слишком много аммиака, – сказала она с легким южным акцентом, охрипшим и огрубевшим на северном холоде.
Чарли повернул голову, жадно глядя, как Грейс прихлебывает из чашки.
– Забудь. Кофе с кофеином.
Он, вздохнув, отвернулся. Чарли представлял собой помесь разнообразных собачьих пород, состряпанную ослепшим Франкенштейном.
[3]
Размеры овчарки, жесткая шерсть терьера, длинные висячие уши охотничьего пса и абсолютно голый хвост, откушенный кем-то до их знакомства. Чарли тоже выживает.
Грейс заворочалась в кресле, пистолет скользнул в широченном кармане халата, она успела поймать его, пока он не стукнулся о деревянное сиденье.
Кобура – не модный причиндал, а абсолютно необходимая для безопасности вещь. Всегда носи оружие в кобуре, никогда, никогда не клади в карман. Слышишь, красотка?
Конечно, она слышала, только надо ловить каждый маленький шанс там и сям, иначе осторожность превратится в паранойю, которая будет править всей твоей жизнью. В частности, можно рискнуть – посидеть на собственном заднем дворе в собственном махровом халате, – но она не так глупа, чтобы рисковать без оружия.
– Ну, все очень мило, да надо работать.
Чарли заскулил и поежился, как старик, надевший власяницу.
– Не беспокойся, пожалуйста. Я сама о себе позабочусь.
Грейс оделась за пять минут. Джинсы, футболка, черное непромокаемое пальто, спасающее в любую погоду, и, конечно, английские сапоги для верховой езды. Те, кто знает, что она ни разу в жизни не садилась на лошадь, считают их сверхмодной причудой. Всего пять человек на свете думают иначе.
Ну, может быть, шесть.
По пути на работу Грейс проехала мимо целой шеренги полицейских машин, стоявших носом к тротуару на парковке у берега, и автоматически вспомнила убийство бегуна у реки.
Выдался именно тот редкий год, когда от осенних красок вдоль реки Миссисипи дух захватывает. Низко висит огненно-красная листва сумаха, тополя сияют изысканными розоватыми и оранжевыми оттенками, трепещут хрупкие листья осины, напоминая переливающуюся парчу шлейфа королевы.
Детектив Лео Магоцци в последний раз обходил свой участок, когда краски горели в полную силу, но был так погружен в свои мысли, что почти не замечал окружающего – из-за чего, главным образом, жизнь его и пошла кувырком, – а теперь почему-то обратил внимание на осеннюю листву.
«Акварель не годится, – думал он, проезжая по бульвару Вест-Ривер. – Тут нужно масло».
Впереди крутились мигалки как минимум восьми патрульных автомобилей и фургона оперативной криминалистической бригады. Слава богу, других фургонов пока нет, но он поспорил бы на собственную пенсию, что они появятся через секунду.
Молоденький коп с младенческой физиономией регулировал дорожное движение, настороженно поглядывая на кучку ротозеев, дрожавших на утреннем холоде, надеясь увидеть чужую беду. Удивительно, что их так мало – убийство в Миннеаполисе всегда крупная новость, а в этом районе особенно.
