– Что еще за глупость? – спросил Бонар, когда впервые это увидел. – Допустим, я грабитель, накачанный наркотой. Ты заходишь, оставляешь свои причиндалы в шкафу, я легко их вытаскиваю, всаживаю тебе в живот пулю, пока ты костыляешь по лестнице в нижнем белье.
Но Эмма Холлоран никогда не позволяла проносить в дом оружие дальше прихожей. Ни пятидесятилетний винчестер собственного мужа, ни, разумеется, девятимиллиметровый служебный пистолет сына. Она десять лет покоится в могиле, а Холлоран до сих пор не способен пронести оружие мимо шкафа в передней.
В холодильнике стоит бутылка «Дьюара» – по мнению Бонара, криминал, а Майкл любит холодное виски.
Он щедро плеснул в два стакана, где раньше было виноградное желе, отхлебнул, разглядывая содержимое холодильника. Отодвинул в сторону коробки с готовой замороженной едой, обнаружил сокровище в прямоугольной бумажной упаковке, покрывшейся инеем.
– Милый, я пришел! – крикнул Бонар из прихожей, крепко захлопнув за собой дверь. Протопал по коридору на кухню, водрузил на стол два пакета. Холлоран скептически посмотрел на торчавшую из них зелень.
– Цветы принес?
– Салат, болван. У тебя есть анчоусы?
– С ума сошел?
– Так я и думал. – Бонар принялся разгружать пакеты. – Не бойся. Вот анчоусы, вот чеснок, грустные и унылые стручки зеленой фасоли, нуждающиеся в подкреплении…
– У меня еще Ральф есть.
Бонар втянул воздух сквозь зубы. Ральф был последним теленком, которого вырастил Альберт Свенсон перед продажей фермы и переездом в Аризону. Они в складчину купили молодого бычка, откармливая его в заключительные два месяца жизни кукурузой и пивом.
– Я думал, мы навсегда стерли его из памяти.
Холлоран кивнул на белый пакет в раковине, протянул Бонару стакан из-под виноградного киселя с виски.
– Я приберег вырезку.
– Господи Иисусе. – Бонар с ним чокнулся, выпил, сморщился. – Старик, сколько можно тебе говорить? От холода вкус притупляется. Не надо держать его в холодильнике, а уж тем более пить из старых стаканов, заляпанных трафаретами из комиксов. Это кто? Марсианин?
Холлоран присмотрелся к темной фигурке на стакане приятеля. За долгие годы почти все краски стерлись, только шлем скафандра частично виднелся.
– Хотел бы я быть марсианином, черт побери.
Бонар фыркнул, опять наливая стакан, потом принялся натирать чесноком деревянную миску, которую Холлоран всегда считал предназначенной для фруктов.
– Положи Ральфа на разморозку на три минуты, включи духовку на полную мощность и дай большую чугунную сковородку.
– Я думал, мы его просто зажарим во дворе на гриле.
– И ошибался. Поджарим на сильном огне, в духовке доведем до готовности. Потом я плесну в сковороду вина, чтобы образовалась глазурь, добавлю сморчков, и готово.
Холлоран копался в ящике стола, отыскивая ножи для мяса.
– Шутишь?
– Конечно, шучу. Ты когда-нибудь пробовал купить сморчки в супермаркете «Джерри»?
– В старые времена мясо насаживали на вертел и подвешивали над костром. Советую тебе чаще смотреть кулинарные передачи по телевизору.
– Не могу. Все эти ребята – придурки из двадцать первого века. – Бонар минуту помолчал, а потом захихикал. Начал действовать «Дьюар».
К тому времени, как зачирикал сотовый телефон, Ральф превратился в кровавое воспоминание на белых выщербленных тарелках, а кухня была предельно замусорена.
– Ну вот, дождались, – объявил Холлоран, откинув крышку телефона, жалея, что слишком много выпил, стараясь припомнить вопросы, которые собирался задать врачу. – Алло?
С дальнего расстояния долетел интеллигентный мужской голос, протяжный и согретый южным теплом:
– Добрый вечер. Это доктор Леру. Перезваниваю по просьбе шерифа Майкла Холлорана.
«Добрый вечер»… Боже милостивый, неужели кто-то действительно так говорит? Непонятно, в чем дело, может быть, в произношении, но Холлоран почему-то всегда, слыша южный говор, чувствовал себя деревенским мальчишкой, сыном фермера, каковым он и был, необразованным тупицей, каким он вовсе не был.
– Майкл Холлоран слушает, спасибо за звонок, доктор Леру. Если разъединитесь, я сам сразу же перезвоню за свой счет.
– Как вам будет угодно. – Послышался громкий щелчок.
Холлоран отключил сотовый телефон и направился к аппарату, висевшему на стене.
– По голосу на кого похож? – спросил Бонар.
– На полковника Сэндерса.
[37]
Алло, доктор Леру, это снова Майкл Холлоран, шериф округа Кингсфорд в Висконсине. Разыскиваю наследника ваших давних пациентов…
– Мартина и Эмили Бредфорд, – перебил Юг, не дав Северу договорить. – Жена мне сказала.
– Доктор, с тех пор прошло тридцать с лишним лет. Вы их помните?
– Весьма живо.
Холлоран выждал минуту, надеясь еще что-то услышать, но на другом конце царило молчание.
– У вас прекрасная память, сэр. Принимали сотни пациентов…
– Я не обсуждаю своих пациентов, шериф, как бы давно они ко мне ни обращались. Вам, сотруднику правоохранительных органов, это должно быть известно.
– В начале нынешней недели Бредфорды погибли, доктор. Закон о конфиденциальности больше не действует. Охотно перешлю по факсу свидетельства о смерти, но надеюсь, что вы мне поверите на слово и мы сэкономим время.
В телефонной трубке послышался вздох.
– Что именно вас интересует, шериф?
– Как мы понимаем, у них был ребенок.
– Да. – В тоне доктора послышалось что-то новое: досада, раскаяние?..
– Нам надо его найти. – Холлоран оглянулся на Бонара, нажал кнопку громкой связи.
– К сожалению, ничем не могу помочь. – Голос доктора разнесся по кухне. – Я принимал ребенка, наблюдал миссис Бредфорд с младенцем после рождения, но больше никогда их не видел и ничего о них не слышал.
Холлоран безнадежно сгорбился.
– Доктор, мы тут зашли в тупик. Свидетельство о рождении осталось незаполненным. Не указан ни пол, ни имя. Мы даже не знаем, мальчик это или девочка.
– Я тоже.
Холлоран замер в ошеломленном молчании.
– То есть как?
– Ребенок гермафродит, шериф. Если о бедняжке кто-нибудь не позаботился, я сильно сомневаюсь, что он или она к нынешнему моменту знает свой пол. Сразу после рождения я старался добиться вмешательства социальных служб, но всегда подозревал, что именно с этими моими лучшими намерениями связано внезапное исчезновение Бредфордов из Атланты.
