– Я с тобой, – повторил он и, когда она открыла рот для возражения, добавил: – На улице обожду.
После того как Шарон с Холлораном отправились к пакгаузу «Манкиренч», Магоцци оглядел своих новых сотрудников, сразу же пожалев, что позвал. Джино с Бонаром привели с собой пятнадцать женщин из регистратуры, которые сбились в кучку, перешептываясь и сдержанно хихикая, смущаясь и нервничая в непривычной обстановке.
Настроение изменилось, когда Джино принялся объяснять задачу, и даже еще не закончил, как женщины потащили стулья к столу возле факса, разбирая страницы регистрационного списка, действуя организованно, словно армия муравьев, объединенная общей целью.
Джино, всегда хорошо понимая, когда он лишний, отошел к Магоцци.
– Пойдет дело.
– Похоже на то. – Магоцци наблюдал, как одна женщина хлопочет вокруг Бонара, усаживает на стул, вручает стопку страниц, ставит справа от него дымящуюся кружку с кофе. Он отхлебнул, издал экстатическое мычание, потрепал ее по плечу, благодаря за заботу.
– Я заскочил перемолвиться словечком с Томми. Он рыщет по файлам ФБР, отыскивая настоящие фамилии чокнутых компьютерщиков, может, удастся первыми проверить их в списках. Макбрайд нашел сразу, ибо она в центре внимания. Установить других никак невозможно. Там тонны показаний свидетелей и друзей, но никаких физических характеристик, только имена и фамилии.
Магоцци на него покосился, стараясь удержаться от вопроса, и наконец не выдержал:
– Ладно, черт побери, как же ее на самом деле зовут?
Джино протянул маленькую сложенную бумажку.
Магоцци развернул, заглянул и нахмурился.
– Быть не может.
– Без шуток. Джейн Доу.
[58]
Томми проверил вплоть до свидетельства о рождении. Точно, это ее настоящее имя. В жизни ничего хуже не слышал.
Магоцци глубоко вдохнул, тряхнул головой, вернул Джино бумажку.
– Попроси ее первой проверить. Мне надо позвонить компьютерщикам, сказать, что к ним едет Шарон.
Джино кивнул.
– Заодно звякни в диспетчерскую, пусть предупредят Беккера, а то он ее пристрелит, прежде чем она доберется до двери.
43
Родраннер сидел на чердаке за своим письменным столом, жуя печенье «Твинки», что служило самым убедительным доказательством неудачно прожитого дня. Он не только впервые за пятнадцать лет проспал, но и очнулся в конце концов с раскалывающейся от боли головой и с такой тошнотой, что даже не смог выпить кофе. Проклинал шампанское, давая клятву до конца жизни не брать в рот эту дрянь.
Даже Энни, обычно приходившая в офис последней, нынче утром опередила его и теперь подскочила в коричневом атласном костюме, расшитом сверху донизу рядами бархатных листьев осенних оттенков, с кружкой кофе и белым рогаликом, поставила перед ним кружку.
– Вот тебе, Спящая красавица. – Она подозрительно прищурилась на желтое губчатое печенье, которым он завтракал. – По-моему, ты называл «Хостес»
[59]
дьявольской кухней.
Родраннер виновато взглянул на печенье и положил на стол.
– Так и есть, но я голоден. На заправке с едой плоховато, а больше я никуда не успел. – Он оглядел ее наряд. – Ты похожа на дерево.
– Откровенность никогда не принесет тебе ничего хорошего, дружочек. – Она полезла в пакет и выложила на стол вишневый пирог. – Если собираешься травиться сахаром и жирами, по крайней мере, ешь их без консервантов. Знаешь, что русские консервируют Ленина с помощью «Твинки»?
Родраннер криво усмехнулся и взялся за пирог.
– Спасибо, Энни. Ты похожа на красивое дерево.
– Чуть лучше. Однако не слишком, да и поздновато.
– Где все?
– Харлей пошел чуточку опохмелиться, Грейс с ним.
– Как она?
Энни цыкнула языком:
– По-моему, ничего, учитывая обстоятельства. Только исчезать не хочет.
Родраннер встревожился.
– Но мы должны исчезнуть. Все согласны.
– Все мы согласны. Грейс согласилась встретиться, обсудить, вот и все. Она не собирается уезжать, Родраннер. На этот раз не хочет бежать.
– О господи, Энни! Он был у нее на заднем дворе! Ведь нет никаких сомнений, правда? Тот самый тип вернулся. Он близко. Боже, ей нельзя тут оставаться!
– Успокойся. Я говорила с Митчем, он едет сюда. Собравшись вместе, сумеем уговорить ее.
Через пару минут загромыхал лифт и появился Митч с диким взглядом, в таком жутком виде, какой и представить трудно.
– Боже милостивый, Митчелл, что случилось? – воскликнула Энни.
Он вытаращился на нее:
– Шутишь? Кроме того, что на Грейс охотится киллер, компании грозит банкротство, и нам надо исчезнуть, начать все сначала?
– Да, кроме всего этого.
Митч рухнул в кресло, закрыл лицо трясущимися руками.
– Господи Иисусе. Я сказал Диане, что мы подумываем об отъезде, а она закапризничала. Понимаете, что это значит? Ей придется бросить писать. Она на пике карьеры, выставляется по всему миру и теперь должна от всего отказаться.
Минуту молчали. Наконец Родраннер сказал:
– Знаешь, Митч… Вам не обязательно уезжать. Вы женаты. У вас есть обязательства, которых ни у кого из нас нет. Семья важнее.
Митч пережил настоящее потрясение.
– Моя семья здесь. Вы всегда были моей семьей. Если Грейс уедет, если остальные уедут, я тоже уеду. – Он зажал глаза кулаками. – Проклятие, не могу поверить в эту жуткую чертовщину. Я даже не должен был здесь появляться сегодня. Обещал Диане, что не поеду. Слово дал, черт побери. А когда она отправилась в галерею, улизнул, как нашкодивший мальчишка, будь я проклят.
– Господи, Митч, – проговорил Родраннер. – Потише. Доведешь себя до инфаркта.
– Это было бы лучше всего. В любом случае надолго не могу задержаться. Надо вернуться домой раньше Дианы. Куда к чертям подевались Грейс и Харлей?
Лифт пошел вниз, отвечая на вызов.
– Это они, – сказала Энни. – И прежде чем поднимутся, знай, что Грейс не хочет уезжать.
Грейс вспоминала, что у них уже была однажды подобная встреча. Только в тот раз остальные стояли вокруг ее койки в палате психиатрического отделения Центральной больницы Атланты. Она была молоденькой, испуганной до потери рассудка, в полубессознательном состоянии от каких-то транквилизаторов, капавших в вену, до сих пор мысленно видя, как за дверью чулана истекает кровью Либби Герольд. Наверное, в таком состоянии отправилась бы в бункер к Гитлеру, если б тот предложил.
