Но не в этот раз. В этот раз она просто чертовски устала. Хочется, чтобы все это кончилось так или иначе.
– Черт возьми, Грейс, сейчас другое дело! – Харлей расхаживал вокруг расставленных в кружок кресел, колотя мясистым кулаком по открытой ладони. – Он полностью нацелился на тебя. Был у тебя на заднем дворе, господи помилуй! На этот раз ты мишень, разве не понимаешь?
– Именно поэтому не желаю бежать, Харлей. Сейчас рискую я, только я.
– Грейс! – Родраннер рванулся в кресле, схватил ее за руки костлявыми длинными пальцами. – Можно ведь ненадолго уехать, пока его не поймают, а потом вернуться. Не обязательно исчезать навсегда.
Грейс с улыбкой стиснула его пальцы:
– Если я исчезну, он тоже исчезнет, как в прошлый раз. Потом мне, возможно, придется еще десять лет оглядываться через плечо, прежде чем он меня снова найдет, и все начнется сначала. Копы подобрались к нему близко. Дадим им еще пару дней.
– Копы тут абсолютно бессильны! – воскликнул Родраннер. – Все торчали в торговом центре, и что получилось? А на пароходе? Вы бы видели, сколько там было патрульных, и ничего хорошего не вышло!
Харлей остановился, взглянул на Родраннера:
– Ты хочешь сказать, что был во время убийства на пристани и сам видел?
Родраннер раздраженно посмотрел на него:
– Нет, конечно, иначе заметил бы убийцу. Когда добрался, там уже были копы и охрана.
– Свихнулся, мешок дерьма? Соображаешь, что бы они подумали, если б тебя там встретили?
– Просто хотел убедиться, что они все прикрыли! Не хотел, чтобы еще кого-то убили! – выкрикнул Родраннер, и всем показалось, что он вот-вот ударится в слезы.
Грейс с улыбкой потрепала его по плечу.
Когда звякнул Магоцци, предупреждая Грейс о скором прибытии помощника шерифа Шарон Мюллер, Митч собирал бумаги в своем кабинете перед возвращением домой, Энни покупала пироги в итальянской лавке деликатесов на другой стороне улицы, остальные усердно работали над единственным, что у них оставалось, – прослеживали, откуда пришли электронные сообщения.
Харлей открыл вторую банку пива, послышалось шипение.
– Найдем сукина сына, – пробормотал он в монитор.
44
Холлоран сидел в полицейском автомобиле, слушая треск статического электричества в рации на плече, чувствуя себя сжатой до предела пружиной, готовой выстрелить в ветровое стекло.
Как только дверь пакгауза закрылась за Шарон, радиопередатчик прекратил работать, и он запаниковал. Выскочил из машины, рванул через дорогу к бригаде в патрульном автомобиле, перепугав до чертиков сидевшего за рулем блондинчика, которому, судя по виду, только лет через десять полагалось бы надеть форму.
– А, да, – кивнул Беккер, выслушав торопливые объяснения Холлорана. – В таких старых постройках у нас вечно куча проблем с радио. В железобетонной арматуре использовался какой-то металл, вытворяющий с аппаратурой всякую чертовщину. Когда она поднимется наверх, где есть окна, будет лучше.
Поэтому он принялся ждать, мысленно отсчитывая секунды, как мальчишка, дожидающийся грома после молнии. Прежде чем подниматься, надо, само собой разумеется, миновать большой нижний гараж, но, черт побери, сколько на это уйдет времени? Она там уже три минуты и сорок четыре секунды.
Перед выходом из машины Шарон щелкнула тумблером, включила передатчик и, направляясь к панели домофона у огромной двери пакгауза, услышала голос Холлорана:
– Слышу твое дыхание.
При этом по всему ее телу как бы пробежал несильный электрический разряд – неожиданный, но, безусловно, приятный. Она улыбнулась, припомнив это ощущение.
Когда дверь за ней закрылась, рация затрещала, и она прикинула, что на осмотр гаража и подъем на чердак остается не более пяти минут, прежде чем Холлоран начнет со стрельбой прорываться в пакгауз.
Два долгих года ощущала волны безразличия, исходившие от слишком занятого работой мужчины, держащего свои истинные эмоции под жестким контролем. Но за несколько последних дней ей удалось пробить большую дыру в стене равнодушия, выпустив на волю пещерного человека. Не важно, что она быстрее и лучше его стреляет и при всей разнице в весовых категориях способна, пожалуй, его побороть. Холлоран чувствует примитивное побуждение охранять ее, а Шарон чувствует примитивное побуждение находиться под его защитой. Может, так и должно быть.
Гараж ей не понравился, хотя и без разумных причин. Хорошее освещение, безукоризненная чистота, никаких темных углов и щелей. Еще не сделав ни шагу, она видит почти каждый дюйм, не имея никаких оснований думать, будто внизу есть еще кто-нибудь, кроме нее, но все равно возникает какое-то беспокойство.
Надолго затаила дыхание, вслушиваясь в могильную тишину.
Ничего.
У дальней стены стоят две машины: черный «ренджровер» и «мерседес», в обеих темно, тихо. Рядом на подставках горный велосипед и большой «харлей-хог».
Она пригнулась, заглянула под машины, чувствуя себя довольно глупо. Распрямившись, поступила еще глупее. Впервые в жизни, не видя перед собой цели, расстегнула кобуру, вытащила большой девятимиллиметровый пистолет, послала пулю в ствол. Безошибочный щелчок гулко раскатился в пространстве, и сам этот звук ее чуть-чуть смутил.
Лучше перестраховаться, чем потом сокрушаться, рассудила Шарон, скользя взглядом по дальней стене и направляясь к ней. В центре располагается грузовой лифт, который с урчанием пошел вниз, когда она вошла, внутри горит свет, освещая пустую кабину за деревянной решеткой.
В дальнем левом углу стены дверь в человеческий рост с надписью: «Лестница». В правом еще одна дверца с черно-желтым знаком высокого напряжения.
Сначала машины, сказала она про себя, потом двери… Отчего, черт побери, ладони потеют?
Грейс бездумно смотрела в экран компьютера, почти до ступора загипнотизированная прокручивавшимися на экране расплывчатыми строчками.
Присланная Магоцци помощница шерифа из Висконсина только что позвонила снизу. Она поговорила с ней пару минут, нажала на кнопку дистанционного управления, отпирающую дверь, и послала вниз лифт.
Митч вышел из своего кабинета с кейсом и ноутбуком. Пиджак под мышкой сильно топорщится. Остановился у стола, положил руку ей на плечо.
– Мне надо идти. Как ты?
Грейс накрыла его руку ладонью и улыбнулась:
– Все будет хорошо. Отправляйся домой, позаботься о Диане.
Митч долго смотрел на нее, как всегда все сказав взглядом.
– Знаешь, – тихо проговорил он, чтобы никто не услышал, – если передумаешь насчет отъезда, я всегда буду рядом с тобой. Ничто мне не помешает. Ничто.
Между ними всегда остается память о первой любви, которая у мужчин иногда сохраняется до конца жизни. Но обычно он не бывает так откровенен, поэтому Грейс ощутила неловкость.
