Хорошо еще, что рядом с княгиней всецело преданные ей Велеслава, Дарена и Сельва с ее десятком. Вот уж на кого можно положиться!
17. Большуха
У моров торговая пора — это или конец лета, или середина осени. Собран урожай, вернулись корабли, наварено варенье, засолены огурцы и капуста. Вот тогда — ярмарки каждую неделю собирают, большие, шумные, многолюдные. Торгуют всем на свете — от лошадей и коров до кружевных платков, но в основном, конечно, зерном, овощами да фруктами.
Но малые ярмарки бывают и по весне. Окрестные рукодельницы и ремесленники привозят в Лисгород все, что за долгую холодную зиму создали: рубахи из беленого полотна, тонкие вязаные чулки, нарядное платье, обувь, расшитые жемчугом коруны и повойники. И еще, конечно, меха. Весной пушного зверя не бьют, волхвы запрещают. Зверь должен потомство вывести и взрастить. Летом тоже охоты нет — шкурки у живности линяют. Лишь поздней холодной осенью выходят охотники на промысел и почти до конца зимы добывают драгоценный мех.
На ярмарку Матвей Всеславович привел молодую жену неспроста: теплолюбивая Лисяна в тереме замерзала. Что будет с ней зимой — и представить страшно. Стало быть, надо справить ей шубу — самую роскошную, богатую, чтобы для нее пошита была, а не с чужого плеча. Все же княгиня она, а не сенная девка.
Смотреть на Листян, с восторгом запускающую тонкие пальцы в меха, было сплошным удовольствием. Юной деве все к лицу — и темная норка, и седой соболь, и белоснежный песец, и рыжая лиса. К лисьему меху тут, конечно, относились настороженно, сами на лис никогда не охотились, но у беров и росомах покупали.
— О деньгах и не думай даже, — строго сказал князь жене. — Самое лучшее выбирай. К чему душа лежит, то и возьмем.
Лисяна просияла. Все же она была молодой и красивой девушкой, любила роскошно одеваться и подарки тоже любила. Выбрала себе белоснежные шкурки для опушки зимнего кафтана, и норку, так похожую на цвет ее волос, и лисицу тоже — не удержалась. Да несколько шкурок выпросила в подарок девкам своим. У них не так уж и много нарядов, а подружки княгинины должны соответствовать своей госпоже.
— А наша лавка где, княже? — спрашивала она мужа, живо оглядываясь по сторонам. — Обещал меня сводить, да все времени не нашел!
Упрек был справедлив: дел у Вольского было немало. Приходили судиться люди, все чаще случались кражи, в основном, продовольствия, да драки безобразные. Люди после долгой зимы вышли на улицы, кто-то вдруг и вспоминал старые обиды. Меняли попорченные за зиму деревянные настилы улиц, ставили наново заборы, латали прохудившиеся крыши — все это делалось за счет княжеской казны, а значит — требовало неустанного присмотра. Ибо человек — существо вороватое. Не уследишь, и половина золота окажется в кармане распорядителя. А еще можно доску негодную закупить или родичу своему приплатить вдвое больше, чем стоит работа. Вот и мотался Матвей Всеславович по Лисгороду целый день, проверяя, контролируя, за руки воров хватая и руки эти самые на площади отсекая потом. Иногда и головы — как купцу Федотову, что зимой на вдове одной зажиточной женился, а потом смертным боем ее на пьяную голову забил.
Окна терема Лисяны выходили прямо на помост, где вершились казни. Это ее очень расстраивало. Так и не могла она привыкнуть к крикам толпы, не могла смотреть на истязания, как на забаву. В дни, когда вершилось правосудие, пряталась она у мужа в кабинете, а тот и не возражал. Во-первых, жена не морка, ей простительно, а во-вторых, беременная. А беременных женщин тревожить совсем нельзя.
А в лавку он и вправду обещал ее сводить не раз и не два. Раз уж вышли в люди — отчего бы и дойти? Вот только…
— Душа моя, погуляй пока сама, — Матвей Всеславович, заметив старого знакомца в конце торговой площади, сунул Лисяне кошель с золотом. — С твоей охраной никто обидеть не посмеет. А я вернусь скоро.
И бодро устремился куда-то прочь.
Лисяна взвесила кошель на ладони с довольной улыбкой, заглянула в него: серебро да золото, отлично просто, и, кивнув Сельве, повернула к оружейному ряду. Раз уж ей разрешили покупать все, что душе угодно, она и купит — подарки своим верным охранницам. Если бы не они, жизнь ее могла сложиться совершенно иначе. Конечно, Сельва не только воин, но и женщина, возможно, она была бы рада и новому разноцветному кушаку, и серебряному браслету, но Лисяне это и в голову не пришло. Ей казалось, что новый кинжал или десяток стрел непременно порадуют десятницу.
Бежала княгиня быстро, сильно опередив свою охрану, и оттого не уберегли они ее от неизбежного столкновения.
Лисяне показалось, что она сама нечаянно задела дородную женщину в высоком повойнике, выдающем в той уроженку Бергорода. Девушка даже извинилась быстро и хотела спешить дальше, но на плечо ей опустилась тяжелая, совсем не женская рука: с чернотой под обломанными ногтями, шрамами и веснушками.
— Куда так мчишься, княгиня? — пророкотал густой голос. — Людям честным на ноги наступаешь, толкаешься. Али возомнила себя кораблем, по водам плывущим, а нас всех рыбицами бесгласными?
Пришлось остановиться и женщину разглядеть внимательнее. Пожалуй, она была даже красивой — величественной, крупной, но красивой. Светлые глаза, длинные черные ресницы, здоровый румянец. Нос длинноват, подбородок тяжелый, брови прямые и очень густые, крупный рот. Будь лицо ее чуть приветливее, а брови не сдвинуты так, что между ними образовалась глубокая сердитая складка — ей можно было бы любоваться.
Ростом морка не уступала Матвей Всеславовичу, и Лисяне пришлось сделать шаг назад, чтобы рассмотреть ее всю, от вершины повойника до носочков щегольских сапожек из алой кожи.
— Ну что молчишь, убогая, язык проглотила? — не унималась женщина. — Али по-нашему не разумеешь? Так извиняй, я на языке дикарей не умею разговаривать. По-угурски знаю, по-дархански, на штальском немного могу. А с кохтами можно лишь на языке острых стрел говорить, до них так быстрее доходит.
— Не утруждайся, почтенная, — холодно ответила пришедшая в себя Лисяна. — Дикарка на моревском разумеет. Что хотела от княгини? Челобитную, никак, подать? Так не так просишь. Без уважения. Недосуг мне тебя сейчас слушать, приходи в терем, да с дарами. Тогда, может, и выслушаю.
Морка переменилась в лице. Не ожидала она найти в молоденькой совсем чужестранке, такой хрупкой, такой нежной на вид, достойную соперницу.
— Мне твои милости без надобности, — прошипела женщина. — Чай, не побирушка какая, а хозяйка пекарного ряда я. Матрена Ерофеевна Ярская.
Ага. Большуха, стало быть. Лисяна уже знала, что простых женщин тут называют по имени. А так, чтобы полностью, с отчеством, только к большухам обращаются или вот к княгине.
И внезапно обрадовалась. С большухами ей давно познакомиться хотелось.
— Так вы, Матрена Ерофеевна, одна всем пекарным рядом заправляете? Сами, без помощников? Удивительное дело! А покажете мне, как дела ведете? И калачи ваши вкусные очень, а уж какие медовые пряники славные печете!
