Лисяна вдруг очнулась. Слышался ли ей дальний рог, или лишь показалось?
Слетела птицей из терема — все равно некому было ей запретить, побежала, задыхаясь, через весь город:
— Открывайте ворота! Выходите! На улицах вас всех раздавят, как жуков!
— Княгиня дело говорит! — крикнула услышавшая ее Сельва. — Открывайте ворота, открывайте!
Звук знакомого рога вдруг расколол шум битвы, и, что совсем уж было неожиданно — от реки вдруг зазвучал ответ. По глади воды плыли узкие, носатые, похожие на морских змеев ладьи с парусами, где были нарисованы морды росомах и рогатых клыкастых оленей. На палубах щетинилось копьями войско.
Удача от угуров отвернулась окончательно.
Лисьи войска радостно взревели, словно воспряв. Сил сразу прибавилось, появилась уверенность в победе.
С юга мчались всадники хана Баяра, ладьи, причаливая, исторгали из своих недр все больше и больше воинов в кольчугах и высоких шлемах.
Лисяне это все уже было неважно. Она раздевала своего супруга, потерявшего уже сознание от боли. Одежда вся его была пропитана кровью.
— Рано к предкам собрался, Матвей Всеславович, — шипела она, изо всех сил вспоминая уроки старого волхва. Кровь останавливать заговорами он ее тоже учил. Вспомнить бы! — Велька, быстро! Мешок с травами тащи! Огонь разведите, воду поставьте кипятиться. Нужна будет игла серебряная и шелковая длинная нить.
— И кувшин вина крепленого, — раздалось из дверей. В горницу влетел лекарь. — Отойди-ка, дочка. Я сам рану осмотрю.
— Погоди, меня волхв учил. Ветка расти, вода теки, земля крепись, а ты, кровь, у князя уймись. Одолень-трава, небес синева, силы мне дари, князю жизнь верни…
И кровь под ее пальцами, действительно, останавливалась. И лицо Матвея Всеславовича даже чуть розовело.
Аасор когда-то учил Лисяну совсем по-другому. Травам, жестам, зельям. У моров сила была в словах. Но раз это помогало, то и ладно.
— Жить будет, — заключил лекарь. — Дочка, вот так палочки подержи, я зашью. Только не смотри. Девка, нить шелковую вдень в иглу и в вине намочи. Вот так, да. Сюда давай. Матвеевна, слышь, Матвеевна! Не вздумай мне тут упасть! Эх! Ты, белянка, княгиню уложи. Немудрено, сомлела она. Да сюда вставай, будешь помогать.
Силы все же Лисяну покинули. Впервые в жизни она и в самом деле упала в глубокий обморок.
20. И снова пленница
— Не получилось, — с сожалением констатировала Сельва, едва уловимо морщась от боли, когда лекарь перевязывал ей пробитое угурской стрелой плечо.
— Что не получилось?
— Уйти к Предкам. Там мой муж и дети, — десятница была предельно серьезна.
— Не время, значит. Полет твоей стрелы еще не закончен. Светлых дней тебе, Сельва.
— Темных ночей, хан. Как Дженна?
— Родила недавно дочь. И снова ругалась, что я не взял ее с собой.
— Вовремя ты появился.
— Да уж видел. Знать, удача моя такая — вовремя являться.
Великий хан Баяр с любопытством разглядывал каменные палаты князя Вольского. Хороший у него дом, добротный. Зимой, знать, тепло. Осенью дождь не мочит. А летом под темными каменными сводами прохладно и тихо. Особенно Баяру понравился кабинет с книгами и картами, развешанными на стене. На тяжелом письменном столе разбросаны были бумаги, заляпанные чернилами и густо исписанные красивым округлым почерком.
Матвей Всеславович лежал в постели слабый, немощный. Некрасивая рана болела, чувствовал себя князь прескверно и порой даже думал, что лучше бы умел. Лисяна сидела рядом, утирала пот с бледного лба и подносила к губам страдальца чашу с укрепляющим тело и дух отваром. Баяр раненого воина своим присутствием смущать не стал, позвал только сестру движением руки.
— Ну как ты тут, не обижают тебя? — нетерпеливо спросил он.
Девушка, поддерживая тяжелый живот, медленно покачала головой.
— Хорошо все, — наконец, сказала она. — Лекарь сказал, что Матвей на ноги встанет скоро. А я здесь княгиня, а еще, говорят, спасительница. Это мои люди… твои, Баяр, воины, жгли осадные машины и даже подсыпали какую-то гадость в угурские котлы, отчего потом четверть войска в кустах сидела.
Баяр тихо засмеялся, а потом снова стал серьезным.
— Ни про кого спросить у меня не хочешь?
— Как там Дженна? Как дети? Как Нурхан-гуай? — и с тяжким вздохом добавила. — Нарана я среди воинов не видела.
— Он больше не тысячник. Я его отослал с торговыми договорами к дарханам.
— К кому?
— К дарханом. Людям, что за морем живут. Говорят, хан у них – настоящий дракон. Огнем плюется.
— Огнем и я могу, — усмехнулась княгиня, складывая пальцы щепотью и показывая заплясавший на них язычок пламени.
— Дженна тоже может. А у меня сил не хватает, — признался Баяр и задал тот самый вопрос, которого она боялась. — Ребенок чей?
— Мой.
— Наран мне рассказал.
— Вот болтун!
— Так чей?
— Мой.
— Ты с князем не играй в свои игры. Он не поймет.
Листян пожала плечами. Страшная рана князя лишила его возможности иметь еще детей. Теперь Матвей Всеславович не будет досаждать ей в постели никогда, а это значит, что жизнь княгини станет еще приятнее. Вот встанет Вольский на ноги, возьмет дом в свои руки (сейчас-то со всеми вопросами к Лисяне домочадцы бежали), и снова все хорошо будет, даже еще лучше.
Вишня почти поспела, яблоки на ветках наливаются румянцем. Убитые моры похоронены, в палатах княжеских появилось несколько десятков новых воспитанников. Остатки угурского войска сгинули в лесах. Юный Ольг Бурый, так вовремя приведший по реке Росомах и Карагалов, с княжескими дружинниками их ловит и добивает. Скоро и осень настанет, девки говорили, что осень в Лисгороде красива невероятно. Приедут младшие Матвеевичи, привезут разные диковинки. А там уж и ребеночек родится. Ни о чем Листян не жалела.
— Если хочешь, заберу тебя с собой, — очень тихо сказал ей Баяр. — Если не можется тут.
— Вот еще! Все мне можется! Я за Лисгород воевала, чтоб ты знал. Никуда не поеду.
Хан плечами пожал. Не поедет и ладно. Тем лучше. Что дальше будет – не его теперь дело. Пусть сами и со стенами разбираются, и с прочим ущербом, угурцами нанесенным. А у него — свой народ. Стада, шатры, жена и малютка-дочь.
***
Лисяна немного ошиблось. Первым делом пришедший в себя Матвей Всеславович повелел княгиню запереть в тереме — до самых родов. По палатам ей разрешено было передвигаться только с охраной, а на улицу выходить лишь в сопровождении мужа.
— Одного сына я уже потерял, — заявил князь. — Если у моей жены не хватает ума не лезть в мужские дела, придется мне думать за нее.
