Лисяна восторгов сына не разделяла. Побелев как снег, она взглянула на Нарана и приказала тоном, не терпящим отказа:
— Тысячник, на пару слов. Давай в сторонку отойдём.
Они ушли за кусты, и Лисяна, вихрем развернувшись, ткнула пальцем в обнаженную грудь мужчины:
— Ты, учитель! Я тебе запрещаю, слышишь, запрещаю Ингвара затаскивать в воду!
— Мужчина должен уметь плавать. Мало ли что в жизни случится.
— Мне плевать! Мой сын никому ничего не должен! Я…
— Это и мой сын тоже.
Негромкий спокойный голос должен был отрезвить степнячку, но вышло наоборот.
— Ты ничего о нем не знаешь, тысячник! Какой из тебя отец? Это не ты не спал ночами, не ты сидел у постели, когда сын болел, не ты учил его ходить и разговаривать!
— В этом нет моей вины, верно? Только твоя. Ты забрала моего сына, женщина. Ты обманула меня, обокрала…
— Да я…
— Мама, это правда? — голос Ингвара вдруг сломался, пустил петуха. — Он — мой отец? Не Матвей Всеславович?
Что было ответить на этот крик? Ох, не так она хотела рассказать!
— Правда.
— И… все так и было? Я не наследник? Никто? Выродок? А ты — убийца? Блудница, обманувшая весь Лисгород?
— Не смей так разговаривать с матерью.
— Ингвар, послушай!
— Не хочу ничего слушать, — закричал подросток. — Ты лгунья! Вся моя жизнь была обманом! Не хочу больше тебя видеть!
И случилось странное: мальчик вдруг съёжился весь, сжался в комок… и пропал. Только рыжая тень мелькнула в траве, взмахнув длинным хвостом.
— Ингвар, сынок! — Лисяна, отчаянно взвыв, бросилась за ним, но поди найди лисицу в высокой весенней траве! Все бесполезно!
И тогда ее страх и боль обратились против того, кто и сам был жертвой.
— Это ты виноват! — завизжала она, бросаясь на Нарана с кулаками. — Ты во всем виноват!
Он схватил ее, изо всех сил прижимая к себе, не позволяя даже пошевелиться. Она билась, царапалась, рыдала и тряслась, даже укусила его за предплечье, а он тихо шептал что-то ей в волосы, не отпуская. Наран отлично умел управляться с женскими истериками.
Конечно, он знал ещё один безотказный способ успокоить даже самую разъярённую тигрицу, но, как бы ни хотелось — не время думать о радостях плоти. Не так он ее возьмёт, не сейчас. Время ещё не пришло.
Наконец, она затихла, обмякла в его руках, только крупно вздрагивала и всхлипывала.
— Мы его найдём, хуухэд. Я следопыт, я степь как свои пять пальцев знаю. Все будет хорошо.
— Прости меня, ты не виноват.
— Прощаю. И ты меня прости. Что-то было в прошлом? Он уже тонул? Ты поэтому так испугалась?
— Да…
Он не без сожаления выпустил Листян из объятий, отвёл к костру, посадил на одеяло и сунул ей в руки чашку с травяным чаем. Одеваться, подумав, не стал: пусть рассмотрит его. Он ведь не зря рубаху снял. Хотел покрасоваться перед ней. Другие женщины им восхищались, говорили, что он отменно сложен, вот Нарану и захотелось, чтобы Листян его разглядывала.
— Расскажи мне, я хочу знать.
— Ингвар тонул дважды, — тихо начала женщина. Пальцы у неё все ещё дрожали. — Первый раз был совсем малыш, едва научился ходить. Жарко было, лето. Мы с девками пошли к реке, они — за сластуникой, это ягода такая в светлых рощах растёт, а я с сыном возле воды их ждала. Не знаю, как вышло, но только я отвернулась, а он уже под воду ушёл и течением его уносит. Я ведь плавать совсем не умею, Наран. Но тут бросилась в воду не раздумывая. Не знаю, не помню как вытащила. Ингвар ревел, я ревела, мокрые оба… Матвей потом так орал… курицей меня называл безголовой, кукушкой…
— Ну и дурак.
— Матвей вспыльчив очень был. В гневе страшен. С тех пор со мной всегда нянька ходила.
— А второй раз?
— Это уже в деревне было. Когда Ингвара из Лисгорода выгнали, Матвей его далеко увёз. Но место там славное, деревня богатая, лес, река, ягоды и грибы. Я приезжала туда на все лето к сыну. Хорошо там было, просторно, почти Кох. Ингвару нравилось. Друзья у него были там, учителей Матвей лучших нанял… Ну и в один из дней принесли мне его синего, бездыханного. Рыбу ловили с мальчишками, а разбудили какое-то чудище речное. Мужики потом выловили — под три аршина длиною рыбища усатая. Сети с детьми уволокло на дно, в омут. Двое погибли, одного спасли. Ингвара мертвым мне принесли. Если бы огня во мне не было, я бы его потеряла. А так — заговоры, которым меня Зимогор учил, помогли, да дыхание я ему своё отдавала, а мужики трясли, на грудь нажимали. Перевернулся на бок, воду из себя исторг…
— Прости.
— Матвей после запретил Ингвару в воду заходить, сказал, что третьего раза он не перенесёт.
— Лис, я бы жизнь отдал, но сына сберёг. Поверь мне. Он теперь — самое дорогое, что у меня есть в этом мире. Да и место знакомое, меня там Баяр плавать учил.
— Я знаю, Наран. Но испугалась… словно в тот страшный день вернулась.
— Прости, — он потянулся, привлекая осторожно, мягко женщину в свои объятия, утыкаясь носом в ее волосы и жмурясь. Не удержался, дыша ей. — Мы его найдём. Обязательно.
— Это… он лисом оборотился? Почему? Как это возможно?
— В деда пошёл, — вздохнул Наран. — Отец мой — демон-оборотень. Он меня предупреждал, что через поколение может перейти это проклятье.
— Как это отец? Ты же — приемный?
— Ну а что ещё может сказать мужчина, который из степи принес ребёнка? Не младенца даже, а уже с зубами и умеющего ползать? Лисица меня родила, лисица вскормила, а отец кровной клятвой был связан со старым ханом, да и среди людей ему больше нравилось. Он мне потом рассказал. Тем более, что я и оборачиваться не умел, что делать человеку среди оборотней?
— Наверное, меня поэтому лиса приняла, — догадалась Листян. — Почуяла свою кровь. И поэтому ты ее видел, да?
— Возможно. Все, успокоилась? Вставай, пойдём отрока искать, пока он глупостей не наделал.
Но Ингвар спрятался надежно. Маленький, легкий, он не оставлял следов в высокой траве. Лишь иногда придушенная птичка давала понять, что он жив.
Наран тщательно скрывал свое беспокойство. Он ничего не знал про оборотней, отец не рассказывал, а теперь за сына было страшно.
Ночью был дождь. Не простыл ли мальчик? Это они прятались под одним одеялом, а потом сушили у огня одежду. А лисенок, степь не знающий, нашел ли укрытие? Не вредно ли ему так долго оставаться в зверином облике? Человеческие следы не встретились ему ни разу. Лисьи — видел. Что мальчик ест? Птицы и кусарки были убиты, но не съедены. Не голодает ли Ингвар? А что, если он в таком виде вовсе не разумен? А если он не может обернуться обратно? Не выйдет ли так, что мальчишка навеки застрял в лисьем теле? Может, стоит сделать ловушку?
