Приехавший последним из гостей — известный бизнесмен, чей
портрет часто появлялся в газетах, прочитав на салфетке «норму» Рашковского,
поднял голову, собираясь что-то спросить. Но, увидев взгляд, обращенный на него
Валентином Давидовичем, передумал. Желание что-либо уточнять у него пропало, и
он, быстро взяв салфетку, проставил свои цифры. Проделав с салфеткой все
манипуляции, он передал ее Кудлину.
Леонид Дмитриевич принял тарелку и вопросительно посмотрел
на Рашковского. Тот кивнул, очевидно, давая разрешение. Кудлин взял чистую
салфетку и начал поочередно раскрывать переданные ему салфетки, выписывая цифры
в один столбик. Закончив, он подвел черту и вывел общую сумму. После чего
поднялся и передал тарелку с салфетками Рашковскому, обойдя сидевшего между
ними Перевалова. Рашковский посмотрел на салфетку с итоговыми цифрами, обвел
глазами всех присутствующих. Процедура проходила в полном молчании, никто не
проронил ни слова. Все понимали, что кабинет может прослушиваться.
Рашковский достал золотую зажигалку, собрал все салфетки,
кроме последней, в одну большую пепельницу, стоявшую перед ним, и поджег стопку
смятой бумаги. Огонь быстро сделал свое дело. Рашковский смял пепел ложкой,
лежавшей перед ним. И лишь после этого передал салфетку, на которой стояли
итоговые цифры, Перевалову. Последний явно чувствовал себя не в своей тарелке в
столь необычной компании. Он взял салфетку, посмотрел на сумму, проставленную
Рашковским, и в изумлении поднял голову. Все семеро внимательно смотрели на
него. Рашковский налил себе в бокал вина и, не провозглашая тоста, осушил бокал
до дна.
— Я не могу, — дрожащими губами пробормотал Перевалов, — я
не могу. Это невозможно…
— Мы считаем, что это нормально, — перебил его Рашковский, —
и думаю, что все не так страшно, как вам кажется.
— Но это очень большая…
— Мы рассчитываем на нашего друга Юрия Перевалова, — сказал
Рашковский, перебивая бизнесмена. — Мы можем на вас рассчитывать? — спросил он,
делая ударение на первом слове.
Перевалов растерянно смотрел на окружавших его людей. Грузин
усмехнулся. Азербайджанец посверкивал глазами, не скрывая своей неприязни.
Армянин, казалось, был поглощен своим десертом. Молодой лидер подмосковной
криминальной группировки хищно улыбнулся. Он перевел взгляд на Рашковского,
словно ожидая сигнала, чтобы броситься на Перевалова, чтобы немедленно
перегрызть ему горло. В его глазах было что-то от гончей собаки. Другой
представитель славянских группировок нахмурился. Он не ожидал, что сюда приедет
человек, который будет с ними торговаться.
— Мне казалось, что мы все обговорили, — мягко заметил
Кудлин, — у вас есть возражения?
— Нет, то есть да. Это невозможно…
Рашковский посмотрел на говорившего. Потом перевел взгляд на
Кудлина. Тот пожал плечами. Сумма действительно была очень внушительной.
Перевалов мог не переварить такие деньги. С другой стороны, он должен был ясно
представлять, с кем именно ему предстоит иметь дело.
— Я думаю, что все нормально, — торопливо сказал Кудлин, — и
Юрий Ильич тоже так считает.
— Не знаю. — Он все еще был намерен сопротивляться, но
взгляд лидера подмосковной группировки окончательно сломил его волю. — Я думаю…
может быть… — наконец выдавил он.
— Мы договорились, — уверенно произнес Кудлин. Он поднял
свой бокал: — Давайте выпьем за дружбу и понимание.
Все присутствующие подняли свои рюмки и бокалы. За весь
вечер они ни разу не чокнулись друг с другом. Может, потому, что стол был
достаточно большой и они не могли дотянуться. Но они даже не пытались чокнуться
с сидевшими рядом соседями. В этой комнате каждый был сам за себя.
— До свидания, — объявил Рашковский. — Мы договорились.
Шестеро гостей поднялись со своих мест. Каждый, кивнув на
прощание сидевшему во главе стола Рашковскому, выходил из комнаты, попадая в
плотное кольцо своих помощников и телохранителей. Когда в комнате остались
только трое, Рашковский посмотрел на Перевалова.
Потом взял салфетку и, поставив вопрос, передал ее
Перевалову. Тот взял салфетку, испуганно взглянул на нее, увидел вопрос и, чуть
подумав, написал одну цифру. Она была на двадцать процентов ниже обозначенной
ранее. Рашковский увидел цифру, усмехнулся и подозвал к себе Кудлина:
— Посмотри.
Кудлин поднялся со своего места, прочитал написанное
банкиром, поморщился и переделал ее на другую, отличавшуюся от первоначальной
процентов на пятнадцать. Затем поднес салфетку к глазам Перевалова. Тот,
взглянув, облегченно кивнул.
— До свидания, — подвел итог Рашковский, вставая с места.
Перевалов, решив, что Валентин Давидович попрощается с ним за руку, вскочил, но
тот только кивнул на прощание и вышел из комнаты. Когда Кудлин, проводив босса,
вернулся, Перевалов громко спросил:
— Но почему…
Кудлин приложил палец к губам и позвал Перевалова в коридор.
— Нельзя спорить с Валентином Давидовичем в присутствии этих
людей, — пояснил он, — нельзя возражать.
— Я не знал, — испуганно сообщил Перевалов, — я ничего не
знал.
— Он обязан думать о своем реноме. В присутствии этих людей
нужно быть предельно аккуратным. Я же вам объяснял, что спорить нельзя ни в
коем случае. И перечить нельзя. Все, что вам говорят, должно принимать как
абсолютную истину.
— Да, да, конечно, — согласился Перевалов, — я все понял.
Кудлин посмотрел на него с некоторым сомнением. Этот
несчастный даже не представлял себе всю серьезность ситуации. Сидевшие за
столом люди не привыкли торговаться. Они делали свое предложение только один
раз. Если бы они не договорились, Перевалов не дожил бы до завтрашнего утра.
Похоже, он этого так и не понял.
— Получите на двадцать процентов меньше, — сообщил Кудлин, —
но за эту сумму вы должны отвечать лично. Никаких оправданий принимать не буду.
Это не те люди. Вы отвечаете за каждый переданный вам доллар. За каждый доллар,
— еще раз произнес он. — И отвечаете своей жизнью, — очень тихо добавил Кудлин,
— и жизнью своих близких.
Перевалов сглотнул набежавшую слюну и судорожно кивнул,
соглашаясь. Он вдруг осознал, что обратной дороги не будет. Вошедший в эту
комнату входил в союз с дьяволом, скрепляя его своей кровью, и даже смерть
самого Перевалова не могла являться смягчающим вину обстоятельством. В таком
случае деньги взыскали бы с его семьи и с его близких. Он обязан был это
понимать. Кудлин легонько дотронулся до его плеча.
— А лицензию у вас не отберут, — сообщил он долгожданную
весть, — мы договоримся с Центробанком и Министерством финансов.
— Спасибо, — вздохнул Перевалов, — я очень рассчитывал на
вашу помощь. Не понимаю, как вам это удалось. Мне говорили, что это уже
невозможно.
