— Давай нашатырный спирт, — зло пробормотал первый. Второй
достал небольшой пузырек, давая вдохнуть старику. Несчастный дернулся,
бессознательно пошарил рукой вокруг, словно вспомнив про бутылки кефира. В этот
момент первый еще раз поднес свою бутылочку к его губам. Старик непроизвольно
сделал несколько глотков. Он хотел кашлянуть, но незнакомец крепко прижал свою
руку к его лицу, не давая ему передохнуть. Старик проглотил влагу, застрявшую в
его горле. Через секунду он дернулся, затем еще раз и сразу обмяк, падая на
ступеньки.
— Все, — сказал второй, — теперь любой врач поставит
правильный диагноз: остановка сердца.
— Бутылки разбить? — спросил первый.
— Не нужно, — возразил второй, — лишний шум будет. У него
сердце схватило, он бутылки успел поставить на пол и сел на ступеньку. А потом
концы отдал. Никто не придерется. Пошли.
Они спустились вниз и вышли из подъезда, закрыв за собой
дверь. Старика нашли через полчаса. Вызванная бригада «Скорой помощи»
констатировала обширный инфаркт. Жена умершего даже не разрешила отвезти труп в
больницу, зачем нужно было полосовать старика, если все и так было ясно.
Именно в тот момент, когда умершего вносили в квартиру,
Марина подходила к своему дому. Уже во дворе она увидела сидевшего на скамейке
Андрея. Лицо после побоища распухло. Он был в темных очках, очевидно,
скрывавших синяк под левым глазом. Увидев Марину, он быстро поднялся, даже
дотронулся до очков, но, вспомнив про свой синяк, убрал руку.
— Добрый вечер, — кивнула она, — опять с визитом?
— Я принес книги, — сказал он, показывая на пакет, лежавший
на скамейке, — Хемингуэй на английском. Собрание сочинений.
— Напрасно, — спокойно сказала она, — я не возьму такого
дорогого подарка.
— Пожалуйста, — пробормотал он разбитыми губами, — мне будет
очень приятно.
Ей стало неловко, словно она обидела парня. Марине хотелось
поднять руку и дотронуться до его волос. И, вспомнив слова Циннера, тряхнула
головой, словно отгоняя эти мысли.
— Ты взял книги у отца? — улыбнулась она.
— Нет, — скорее удивился, чем испугался Андрей. — Я сам
покупал эти книги в Мадриде. Там есть хороший магазин книг на английском языке.
Если с Виа-Гранде повернуть…
— Я знаю, — перебила его Марина.
— Вы бывали в Мадриде?
— А где, по-твоему, я могла совершенствовать свой испанский?
Она протянула руку, принимая пакет.
— Большое спасибо. Теперь я твой должник.
— Не за что. — Он кивнул головой в знак прощания и
пробормотал: — До свидания.
Молодой человек повернулся, чтобы уйти. В его фигуре было
что-то такое трогательное и смешное одновременно…
— Андрей, — вдруг с удивлением услышала она свой голос.
Он обернулся.
— Сегодня ты не хочешь подняться ко мне? — спросила она.
Этот вопрос она задала уже осознанно.
— Не знаю… — Ему было стыдно за свой вид, поняла она. За эти
темные очки, за разбитое лицо. Ему было неловко демонстрировать перед ней свою
очевидную мужскую слабость. «Какой ребенок», — подумала она.
— Нет, — сказал он, решившись, — сегодня не могу.
— Пошли, — вздохнула Марина, — я не буду смотреть на твое
лицо. Тоже мне супермен.
Андрей больше не колебался. Вместе они вошли в кабину лифта.
Опять этот запах, подумала она. Так, наверное, пахнут все молодые мужчины. В
квартиру она вошла первой. Положила пакет на стол.
— Иди, усаживайся на диван, я приготовлю кофе, — сказала
она. — И сними свои дурацкие очки.
Она прошла в спальню. Сегодня ей не хотелось больше притворяться.
Сняла обувь. Решила надеть домашние тапочки, пусть видит разницу. Глупо ее
скрывать. Переоделась по-домашнему — темные брюки, светлая блузка.
Когда она внесла кофе, на его лице появилось странное
выражение. Это было не огорчение, скорее смесь удивления и восхищения.
— В домашних тапочках я похожа на бабушку. Ведь так? —
сказала она, взглянув на парня.
Андрей покачал головой.
— Вы кажетесь моложе, — признался он, — брюки вам очень
идут. И тапочки тоже. Вы кажетесь такой домашней.
— Бери свой кофе, — улыбнулась она. Ей была приятна его
реакция.
Он все-таки снял очки. Она была права. У левого глаза
расплылась синева.
— Спасибо за подарок, — сказала Марина, — но если ты каждый
раз будешь из-за меня драться… Это глупо.
— Они сами на меня набросились, — возразил Андрей.
— Верно. Но всегда можно уйти от драки, — кривя душой,
сказала она.
— Я не мог убежать, — твердо сказал Андрей, — это некрасиво.
Такие, как он, не убегают, подумала она. Хорошо это или
плохо? Вот и сына она так воспитала. Возможно, им нужно быть более гибкими?
Хотя откуда взяться гибкости. Это ведь уже новое поколение, они ничего не знают
ни о парткомах, которые следили за «моральным обликом», ни о райкомах, где
экзаменовали, задавая вопросы по биографии партийных секретарей всех стран,
чтобы дать «добро» на отдых в Болгарии.
— Ты долго жил с родителями в Испании? — спросила она.
— Там была только начальная школа, — пояснил он, — а потом
пришлось переехать в Москву.
Она помнила, что каждое их слово записывают проклятые
магнитофоны. Ей хотелось сказать что-то теплое, поговорить по душам. Она сама
не знала, чего именно ей хотелось…
Он пил кофе судорожными глотками. Молчание становилось
двусмысленным. Он поднял на нее глаза.
— Можно мне остаться? — вдруг спросил он.
У всех мужчин одинаковая логика, почему-то подумала она.
Если я его позвала, он решил… Хотя нет, он гораздо чище. Просто он не скрывает
своего желания. Не хочет его скрывать. Но она помнит об этих магнитофонах…
— Не нужно об этом. — Она все-таки протянула руку и
дотронулась до его головы. Надеясь, что здесь нет визуальных камер, хотя ничего
нельзя было исключить.
Он тряхнул головой.
— Вы обращаетесь со мной как с ребенком, — обиженно сказал
Андрей.
— Извини, — она убрала руку. Жест был действительно
материнский. — Я к тебе очень хорошо отношусь, — призналась она, — и ты мне
очень нравишься. В тебе есть очень много прекрасных черт характера. Нужных для
настоящего мужчины. Поверь мне, я в этом немного разбираюсь. Я ведь кандидат
психологических наук, — улыбнулась она, — а сейчас, как тебе уже известно, буду
писать докторскую. Ты хороший человек, Андрей, и я не сомневаюсь, что в будущем
у тебя все будет хорошо.
