Ей пришлось высидеть в институте до обеда. В столовой
сотрудники получали дешевый обед, поставляемый фирмой, арендовавшей часть
складских помещений их режимного учреждения. Она в одиночестве доела свой обед
и уже выходила из столовой, когда столкнулась с молодым человеком, который,
извинившись, попросил ее пройти в конец коридора. Она все поняла. Вернувшись к
своему кабинету, она прождала еще минут двадцать и лишь затем прошла в конец
коридора. Она знала, в какой кабинет ей нужно. Именно поэтому и вошла, не
постучавшись. В кабинете сидел Циннер.
— Добрый день, — сказал он, словно его появление здесь было
делом обычным.
— Вы не боитесь входить в наш институт? — спросила она. —
Вас могут заметить. У вас довольно характерная внешность нерусского человека.
— Это как раз неплохо, — пошутил Циннер, — следящие за вами
люди ждут типа с внешностью громилы из милиции или ФСБ. Можете не беспокоиться,
я вошел через служебный вход, с задней стороны двора, где въезжают ваши машины.
— Подозреваю, что вы пользуетесь с Кудлиным одним входом, —
пошутила Чернышева.
— Возможно, — согласился Циннер, — сегодня у вас встреча.
Он, кажется, сказал вам об этом.
— Вы все знаете.
— Мы постарались проверить, с кем именно хочет он
организовать свидание, — сообщил Циннер. — Скорее всего, это Вениамин Денисович
Журавлев, психолог, который иногда консультирует ведомство Рашковского. Нам удалось
перехватить их разговор с Кудлиным. Боюсь, что у вас сегодня будет нелегкий
вечер.
— В каком смысле? — нахмурилась она.
— Журавлев считается одним из лучших психологов в вашей
стране, — пояснил Циннер. — У него европейская известность, я его немного знаю.
Он член-корреспондент вашей Академии наук, специалист по практической
психологии управления. Его труды переведены на несколько иностранных языков.
Рашковский любит пользоваться новейшими разработками не только в области
компьютерной техники. Кстати, вы обязаны об этом помнить. Любой микрочип
сегодня может быть такого размера, что его легко спрячут в ваши часы или в вашу
брошь.
— Я об этом знаю, — улыбнулась Чернышева.
— Вы напрасно улыбаетесь. Сегодня даже я не смогу вам
помочь. Мой совет очень простой — предельная искренность, предельная
откровенность. Журавлев должен убедиться, что перед ним незаурядная личность,
человек с большими задатками…
— Вы меня похвалили первый раз за все время нашего
знакомства, — вставила Марина.
— Надеюсь, что не в последний, — отозвался Циннер. — Давайте
не отвлекаться. Журавлев интеллектуал, поэтому вы можете продемонстрировать
свой интеллект. Это тот случай, когда вы должны использовать весь свой
потенциал. У него прекрасная интуиция. Логичен, последователен. Не суетится.
Решения принимает очень обдуманно.
— Надеюсь, мне не нужно выходить за него замуж? — снова
пошутила Марина.
Циннер внимательно посмотрел на нее. Достал платок и вытер
свой лысый череп. Поправил очки.
— Вы хорошо держитесь, Марина, — во второй раз похвалил он
ее, — скрываете свою неуверенность за шутками. Это совсем неплохо. Но учтите,
что ситуация действительно серьезная. Журавлев очень опасный собеседник, и вам
нужно пройти эту проверку, чтобы попасть на работу к Рашковскому. Тот доверяет
выводам ученых больше, чем обычным проверкам.
— Понимаю, — кивнула она.
— Теперь давайте посмотрим с вами вопросы. — Циннер достал
несколько листков бумаги. — Это примерные вопросы, которые может задать вам
Вениамин Денисович. Мы приготовили для вас ответы, надеюсь, они вам пригодятся
хотя бы отчасти. Но он большой оригинал и может изменить всю программу, начав
расспрашивать вас что-то об истории Древней Греции или об эпохе Возрождения.
— Надеюсь, вы не считаете меня абсолютной невежей?
— Нет, конечно. Но в каждом вопросе Журавлева может
содержаться свой подтекст. Важна нюансировка вопросов, акцент не на главном, а
на частностях. Ну, предположим, такой вопрос: вы знаете, что в Древней Греции в
обязательную программу обучения мальчиков входило гомосексуальное обучение?
— Вы серьезно? — удивилась Марина.
— Ну вот, видите. Реакция не совсем правильная. В данном
случае можно сказать, что вы об этом не знаете и впервые слышите. Но ни в коем
случае не считайте это шуткой. Этим вы даете понять, что, с одной стороны,
считаете себя достаточным знатоком античной истории, а с другой — подозреваете
своего собеседника, что он может дать вам неверную информацию. Нужно быть очень
осторожной в разговоре с психологом. Вы же сами специалист и должны все это
понимать.
— В следующий раз я скажу, что лучшее в мире обучение было в
Древней Греции, — зло пробормотала она. — Ладно, давайте ваши вопросы. Я
надеюсь, что смогу на них ответить.
— Не забывайте, что вы по характеру
полусангвиник-полухолерик. Эта комбинация хороша для руководителя или для
амбициозного политика. Может быть, для творческой личности. Но для человека,
который собирается работать личным секретарем, это очень неважное сочетание.
Идеальный тип личного секретаря — полуфлегматик-полусангвиник. Поэтому вам
придется постоянно несколько умерять свой пыл. Не нужно заявлять о своих
качествах лидера. Лучше их немного приглушить. Забудьте, что вы полковник. Вас
берут секретарем, чтобы вы приносили чай…
— Вот этого как раз не будет, — решительно вставила она.
— Конечно, не будет, — согласился Циннер, — но вы должны
помнить, что вас берут на работу секретарем. Пусть даже высокооплачиваемым и к
самому президенту компании. Будьте сдержаннее, не давайте вашему темпераменту
возобладать над вашим рассудком. А теперь давайте смотреть вопросы. Начнем с
первого…
Через полтора часа они завершили разговор. Марина вышла от
Циннера совершенно разбитая. Работать с Альфредом Циннером было очень нелегко.
Жесткий психоаналитик, он работал на грани фола и нередко ставил ее в неловкое
положение своими откровенными вопросами. Приехав домой, она встала под
прохладный душ, пытаясь хоть немного отвлечься от предстоящей встречи. Затем
легла на диван, чтобы немного отдохнуть. Но в голове все время крутились слова
Циннера: «Это будет самая сложная встреча в вашей судьбе. Она во многом
определит вашу способность работать с Рашковским».
В семь часов вечера она начала одеваться. Ничего лишнего.
Темный костюм, минимум косметики. Сказывалась школа Циннера. Только магнитофон
в виде красивого замка в ее сумочке. Каждое слово их разговора должны были
фиксировать наблюдатели для отчета Циннеру. Ровно в половине восьмого она вышла
из дома. Автомобиль не стал въезжать во двор, но стоял так, чтобы его было
видно со двора. Она подошла к машине, молча забралась на заднее сиденье и
только затем поздоровалась. Водитель, обернувшись, буркнул что-то
нечленораздельное, и машина поехала.
