— Но согласитесь, что это несколько унизительно, когда
«смотрят вам зубы», перед тем как совершить покупку, — строптиво заметила
Марина.
— Вы утрируете, — быстро вставил Кудлин, — все немного не
так, как вам представляется.
— И все же не стоит так жестко комментировать наш разговор,
— вставил Журавлев, — мы ведь коллеги, а наша сегодняшняя встреча — попытка
проверить, насколько могут быть совмещены наши точки зрения.
Официант принес очередное блюдо. Это была жареная рыба, и
она сразу взяла рыбный нож.
— Вы часто бываете в ресторанах? — спросил Журавлев, заметив
ее движение.
— Не часто, — честно призналась она. — В Москве трудно
ходить в рестораны одной. Да попросту небезопасно. А за границей я давно не
была. Но рыбный нож от обычного отличать меня научили.
— Я заметил, — засмеялся Журавлев, — можно я задам вам
несколько бестактных вопросов? Простите старика, если они покажутся вам
недостаточно скромными.
— Ради бога, — лукаво улыбнулась она в ответ, — кажется,
меня проверяют, как космонавта перед полетом. Не удивлюсь, если в конце нашей
беседы у меня возьмут кровь на анализ.
Все трое расхохотались. Журавлев пригубил из своего бокала и
продолжал:
— Вы такая эффектная и красивая женщина. Почему вы живете
одна?
— Видите ли, в моем возрасте трудно найти спутника жизни.
Говорят, что женщина с годами становится менее взыскательной, пытаясь прощать
недостатки своего партнера. Но я так не могу. Поэтому еще не нашла свой идеал.
— Можно сказать, что вы в поиске? — улыбнулся он.
— Можно. Только не в активном. Скорее в
пассивно-созерцательном, — теперь улыбнулась она.
— Я слышал, что ваш муж погиб много лет назад. Извините меня
за назойливость, вы тяжело пережили его смерть?
Она помолчала. Здесь нужно было обязательно помолчать. Этот
вопрос был в числе обязательных, на которые обращал внимание Циннер.
— Нет, — наконец сказала она, — мне было плохо. Но я не
очень переживала. — Это была их «домашняя заготовка».
— Почему? — быстро спросил Журавлев.
— Мы ведь с ним к этому времени развелись. Потом он погиб, —
заученно ответила она. — Он был военным летчиком, но я об этом стараюсь не сообщать
в своих анкетах. Только в анкете для Леонида Дмитриевича я указала этот факт. В
прочих анкетах обычно пишу, что была разведена.
— Понятно. У вас был неудачный первый опыт брака. С тех пор
вы не выходили замуж?
— Несколько раз пыталась, — откровенно призналась она. — Но,
к сожалению, ничего не выходило.
— Почему?
— Завышенный комплекс самооценки, — сообщила она. — Или
другие скрытые комплексы. Не знаю. Не мне судить, хотя я и психолог.
— У меня есть еще несколько не очень приятных вопросов. Если
хотите, мы попросим Леонида Дмитриевича удалиться.
— Не нужно, — ровным голосом отказалась она. — Не думаю, что
может появиться такой вопрос, на который я не смогу ответить в его присутствии.
Итак?
— Извините меня, вы склонны к экспериментам… в постели?
Вот здесь она действительно смутилась. Такой вопрос не был
предусмотрен. Неужели она не ослышалась? Или он нарочно решил шокировать ее?
Быстро бегут секунды. Нужно отвечать. Нужно что-нибудь придумать. А с другой
стороны, она подсознательно помнила, что запись их разговора ведут
прикрепленные к ней сотрудники. Пряжка ее сумки фиксирует все детали беседы.
Циннеру все равно, а прочие будут зубоскалить. Сколько людей услышат эту
запись? Быстрее нужно отвечать, прошло уже пять, нет, семь секунд, восемь…
— Это нужно знать для моей работы в банке «Армада»? — Она
нахмурилась, взглянув на Журавлева. Потом посмотрела на Кудлина. Тот пожал
плечами, схватившись за стакан с пивом.
— Разумеется, нет, — ответил Вениамин Денисович. — Но мне
важен ваш ответ. Если не хотите, не отвечайте.
— Да, — с явным вызовом сказала она достаточно громко, так,
чтобы ее услышали те, кто должен был слышать. — Да, я не против экспериментов
подобного рода.
— Если вас постигнет неудача во время вашей работы в
институте, что вы станете делать? Переживать? Пытаться немедленно все
исправить? Испугаетесь, что о вашем поражении узнают другие? Не станете
переживать, решив отказаться от задуманного? Просто выбросите все из головы?
Будете бороться до конца? Что вы станете делать?
— Буду бороться до конца или попытаюсь все исправить, но не
немедленно. Постараюсь обдумать, почему я допустила промах и в чем его причина.
— Вы могли бы пожертвовать собой ради чего-то важного? Да
или нет?
— Скорее да. Но я должна быть уверена в целесообразности
своего шага.
— Вы можете сказать своему начальнику, что он не прав? —
Этот вопрос они тоже предусмотрели. Журавлев испытующе смотрел на нее.
Идеальный ответ, который рекомендовал Циннер, звучал так: «Не всегда». Но она
молчала. Кудлин прекратил есть и с интересом смотрел на нее. Циннер наверняка
был прав, и стоило последовать его совету, но, с другой стороны, он
рекомендовал ей быть предельно откровенной с Журавлевым. Предельно откровенной.
Кудлин даже положил вилку на стол. Он даже перестал дышать, словно это был самый
главный вопрос, ответ на который решал и его судьбу. Циннер меня разорвет на
куски, внезапно подумала Марина, и ей почему-то стало легче.
— Да, — она подняла голову и посмотрела в глаза Кудлину, —
да, — сказала она с нажимом, — я могу сказать это своему начальнику.
— Очень хорошо, — похоже, Журавлев был удовлетворен. Она
вдруг поняла, что поступила верно. В какой-то момент сработала чисто женская
интуиция. Журавлева бы не устроил уклончивый ответ. Ему нужна была конкретика.
Он бы стал настаивать на конкретном ответе, а уклонившись от него, она бы
многое потеряла в его глазах.
— Какое чувство вы испытываете, если вас неожиданно вызывают
к директору института?
— Собранность. Ответственность, — чуть подумав, сказала она.
— Это общий ответ, — сразу возразил Журавлев, — меня
интересует более конкретный. Что именно — страх, ощущение опасности, желание
понравиться, продвинуться по служебной лестнице? Или вы ничего не испытываете?
— Желание продвинуться, — призналась она, — это более всего.
Я хочу полностью использовать свой потенциал.
— В чем он? Какие наиболее сильные стороны своей натуры вы
можете задействовать?
— Целеустремленность, коммуникабельность, возможность
быстрой адаптации. Умение просчитывать варианты возможного поведения моих
коллег.
