Цапов наклонился к нему, и в этот момент другая дверь,
ведущая в коридор, выходивший на сцену, открылась, и в комнату ворвались сразу
несколько человек. Кто-то взвизгнул. Цапов поднял голову. На него в упор
смотрел бородач, с которым он уже встречался здесь.
— Держите его! — закричал бородач, узнав своего обидчика. —
Это он убил Савраску.
В подобных случаях не бывает времени что-либо объяснять.
Цапов понял, что у него есть всего одна секунда. Ровно одна секунда, пока
вошедшие не сообразят, что им нужно делать, и не отрежут его от второй двери.
Именно поэтому он отпрянул от тела, ударил кулаком по вешалке, стоявшей рядом,
сбросил на пол какой-то ящик, чтобы преградить путь преследователям, и бросился
к двери, ведущей в коридор.
— Ловите его! — раздалось сразу несколько голосов. Цапов
успел открыть дверь и выскочить в коридор. Здесь никого не было. Он добежал до
конца коридора, когда из комнаты Сазонова вывалилось несколько мужчин. Крики
привлекли внимание других любопытных.
Он взбежал по лестнице, открыл дверь на улицу. Огромный
охранник, очевидно, услышавший крики, удивленно взглянул на него, попытался
преградить путь. Цапов со всего размаха ударил его в живот и всем телом налетел
на неповоротливого гиганта, свалив его на землю. Путь свободен, и он побежал к
оставленной у клуба машине.
Вскочив в автомобиль, он успел заметить, как к нему
потянулась целая толпа преследователей. Он успел стронуть с места седан и
завернуть за угол, прежде чем преследователи успели добежать до места парковки.
Уже на следующей улице он прибавил газ, уходя от возможной погони.
— Вот и все, — сказал Цапов, взглянув на себя в зеркало. —
Теперь я не только нелегал, но еще и подозреваемый в убийстве.
Он оглянулся и свернул в первый же переулок. Ездить по
городу с двумя оглушенными охранниками в багажнике да еще скрываться от
возможных преследователей, которые видели это авто, — верх безрассудства. Он
бросил машину в переулке, вытер отпечатки пальцев с руля и побежал через двор к
площади, где была стоянка автобусов. Уже стоя в переполненном автобусе, он с
сожалением подумал, что сегодня был не его день. Иногда случаются подобные дни
в жизни каждого агента. И вообще — в жизни каждого человека… Но хорошо уже, что
он жив.
Глава 23
В этот день он принял решение улететь в Европу.
Врачи-реаниматоры, дежурившие у постели дочери, наконец сообщили ему, что есть
твердая уверенность — она идет на поправку. Аня начала приходить в себя и уже
узнавала людей, стоявших вокруг нее. Рашковский пообещал врачам неслыханное
вознаграждение, если девочка хотя бы через несколько дней будет в сознании.
После всего случившегося он не собирался оставлять ее в Москве. По его приказу
был найден специальный самолет с реанимационной палатой. Самолет должен был
прилететь из Англии, куда он намеревался потом увезти дочь. Через три дня он
намеревался лететь.
Врачи отговаривали его от безумного шага, опасаясь, что
больная не вынесет перелета. Принятое решение было самым ответственным в его
жизни, но он полагал его единственно правильным в создавшейся обстановке. Через
три дня он летит.
Утром он поехал к дочери, и она впервые улыбнулась ему. Отец
буквально завалил цветами и коллекционными куклами ее палату. Несмотря на свой
возраст, Аня по-прежнему любила коллекционные куклы, которые он выписывал ей со
всего мира. Он попросил врачей еще раз осмотреть девочку. Оценить ее общее
состояние. И обратить внимание на те органы, которые в случае поражения могли
отразиться на ее способности стать матерью. Ему казалось это самым страшным. Но
как раз тут все врачи были единодушны — способность к деторождению молодая
девушка не потеряла.
Он просидел у дочери целых два часа, забыв обо всем на
свете. Он даже отключил два своих мобильных телефона, чтобы его никто не
беспокоил. Охрана предусмотрительно не пускала в палату никого, кроме врачей. И
целых два часа он был по-настоящему счастлив. Пока дверь не открылась и в
комнату не вошел кто-то третий. Он даже не обернулся, настолько был уверен, что
в палату к дочери не пустят постороннего.
— Мама, — радостно сказала Аня.
Это была его первая жена. Он быстро поднялся. Она была
какая-то поблекшая. Он отметил и мешки под глазами, и не совсем удачную
прическу. И ее мятую блузку.
«Странно, — подумал он, — я ведь даю ей много денег.
Кажется, она получает по пять тысяч долларов ежемесячно. Интересно, куда идут
такие деньги? Или она взяла на свое содержание какого-то альфонса?»
— Ирина, здравствуй, — кивнул он, пропуская бывшую жену к
дочери. Ирина бросилась к девочке. Она целовала ее чересчур экзальтированно,
чересчур нервно, словно пытаясь доказать, что любит свою дочь не меньше отца.
Она виделась с ней один раз в полгода.
«Странно, — снова подумал он, — когда-то я любил эту
неряшливо одетую женщину». У них и раньше случались размолвки. Ирина была
чересчур истерична, излишне эксцентрична, что всегда выводило его из себя.
Собственно, прожили вместе они недолго, всего полтора года. Размолвки случались
и раньше, но в тот роковой день она вела себя так, словно сорвалась с цепи. Уже
позже, просчитав сроки, он подумал, что, вполне вероятно, был так называемый
предменструальный синдром, когда даже спокойная женщина становится истеричной.
Они говорили друг другу что-то резкое. Оба хотели спать. А
ребенок капризничал, просыпаясь каждые полчаса. Когда девочка в очередной раз заплакала,
Ирина крикнула, чтобы он подошел к ребенку. Это его удивило. Выросший на
Кавказе, он привык к тому, что каждый в доме занимается своим делом. Мужчина
обязан зарабатывать и кормить семью, а женщина — заботиться о муже и детях. Но
он получил европейское образование и все же подошел к девочке, чтобы поменять
ей пеленки. Но Ирина вдруг подскочила к нему, отталкивая в сторону.
— Ты ничего не умеешь делать, — прокричала она, даже не
взглянув на мужа.
— Кажется, девочку нужно подмыть, — сказал он, — она
испачкала пеленки.
— Отойди, я все сделаю сама, — продолжала бушевать Ирина.
Потом были долгие причитания по поводу погубленной молодости и нежелания мужа
помогать ей после рождения ребенка.
Он терпел до утра. А утром, придя после бессонной ночи на
кухню, объяснил жене, что каждый должен заниматься своим делом. И заниматься
пеленками ребенка должна женщина, а не он. И тогда он услышал, как Ирина
кричит. Она причитала, что у ребенка просто плохой отец. Он не хотел спорить в
этот день, просто у него были собственные взгляды на брак. Но Ирина могла
вывести из состояния равновесия кого угодно.
— Разве у девочки плохой отец? — спросил он вечером, когда
спор не утих.
— Настоящее дерьмо! — в запале выкрикнула она.
И тогда он впервые бессознательно поднял руку, чтобы ударить
ее. Размахнулся, сжал кулак. В последнюю секунду расслабился, но все равно она
отлетела в сторону — удар был достаточно сильный. Она испуганно вскрикнула, с
ужасом взглянув на него. Он стоял над женой, сжав кулаки и тяжело дыша. Такой
внезапной вспышки он сам не ожидал. Как, впрочем, и она. Он стоял над ней и
долго молчал. А потом повернулся и вышел из комнаты. Она что-то поняла,
закричала, бросилась за ним. Но он взглянул на нее так, что она лишь испуганно
забилась в угол.
