— Ладно, — сказала она, — ничего и не говори. Я просто
хотела, чтобы ты обо мне узнала все. Так будет правильнее. Для нас всех.
«Интересно, — подумала Марина, — почему она не вызывает у
меня никакого сочувствия? Может, потому, что я не люблю циников. А она слишком
цинична…»
Глава 34
Рано или поздно эта встреча должна была состояться. Слишком
много было поставлено на карту. И слишком часто в городе произносили пугающее
слово «война». После того как в начале девяностых криминальный мир Москвы
безжалостно истреблял друг друга, наступило относительное затишье, и мирной
передышкой успели воспользоваться наиболее авторитетные «воры в законе».
Коронация Рашковского и общая стабильность ситуации позволили им нормально
функционировать несколько лет. Но августовский кризис девяносто восьмого снова
перевернул всю ситуацию, разорил слишком многих, сделал отчаявшихся смелыми, а
нерешительных — храбрыми, и мелкие войны начались снова. Стычки не могли
перерасти в общую войну, пока представители крупнейших кланов сохраняли общий
мир. И пока совет самых авторитетных «воров» во главе с «верховным судьей»
разрешали любые конфликтные ситуации.
Но покушение на Рашковского и убийство Галустяна были
откровенным вызовом всей сложившейся системе устойчивости криминального мира. И
тогда эти двое решили встретиться. Это была еще не война, но и худой мир тоже
не устраивал обе стороны. Улетевший за границу Рашковский, казалось,
намеревался отойти ото всех дел. Его не было на похоронах Галустяна, и это был
самый скверный знак для всех его знавших.
К этому ресторану, расположенному далеко за пределами
Москвы, уже с самого утра начали подъезжать автомобили. К полудню, когда должна
была состояться встреча, здесь уже стояло около десятка машин. Молодые люди,
сидевшие в салонах, даже не особенно скрывали стволы, лежавшие рядом на
сиденьях. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что справа от входа стояли
в основном немецкие марки — «Мерседесы», «БМВ» и «Ауди», слева же располагались
джипы и «Вольво», припаркованные таким образом, чтобы удобнее было отъехать от
ресторана, не разворачиваясь.
Справа сидели люди Валериана Гогоберидзе, слева — Петра
Прокопчука. Оба были самыми известными преступными авторитетами в стране.
Гогоберидзе был «коронован» еще в советские времена и сумел выжить в результате
жесточайшей борьбы среди грузинских авторитетов. Его кличку Гога знал весь
преступный мир, а если учесть, что более трети всех «воров в законе»,
находившихся на учете в милиции к моменту распада Союза, были грузинами, то
можно было представить себе степень его влияния и власти. Петр Прокопчук, или
Петя, украинец, был представителем молодого поколения, которое с оружием в
руках отстояло свое право на самостоятельность. В начале девяностых он переехал
в Москву из Харькова и благодаря своей отваге, смелости, личной храбрости, а
отчасти и везению постепенно выдвинулся в крупнейшие лидеры преступного мира.
Свою роль сыграло и то, что все лидеры, покровительствовавшие Прокопчуку, были
убиты или пропали без вести.
Пятидесятилетний красавец, чуть выше среднего роста, с
орлиным носом, густой копной седых волос, узким, несколько вытянутым лицом,
черными пронзительными глазами, Гогоберидзе всегда следил за своим гардеробом,
предпочитая элегантные темные костюмы-тройки. Гога поистине был легендой
воровского мира. Он строго следовал традициям авторитетов. Никогда не женился,
нигде не работал, в том числе и в зоне. Никогда лично никого не убивал. Его
«короновали» еще в молодом возрасте, и он пользовался непререкаемым авторитетом
во многих колониях.
Петр Прокопчук был его противоположностью. Полный,
широкоплечий гигант, курносый и румяный — типичный славянин. В его зеленых
глазах сочетались выражение спокойного цинизма и вызов собеседнику. На лбу был
ясно виден небольшой шрам — след от пули, которая лишь рассекла кожу, оставив
на память об убийце, не свершившем своего дела, эту отметину. Прокопчук носил
темные рубашки без галстука, дорогие шелковые костюмы и полусапожки с пряжками,
которые скрипели при каждом его шаге. В отличие от Гогоберидзе он был не совсем
«чистым вором», так как лично убивал своих противников и не был «коронован» в
зонах, где оказывался дважды за свои преступления.
Оба подъехали к ресторану почти одновременно, в половине
первого дня, как и было заранее условлено. Охранники, сидевшие по сторонам от
дверей, подняли автоматы, ожидая любого подвоха, но оба вышедших из машин
авторитета приветливо улыбались друг другу, не обнаруживая признаков вражды.
Гогоберидзе приехал на представительском бронированном «БМВ», Прокопчук же
предпочитал американский джип «Чероки».
— Здравствуй, Петр, — глухо произнес Гогоберидзе с сильным
грузинским акцентом.
— Здорово, Гога, — кивнул Прокопчук.
Оба вошли в зал ресторана, куда уже с самого утра никого не
пускали. В сопровождении своих «шестерок» оба прошли в отдельный кабинет и сели
друг против друга. Едва они опустились в кресла, как Гога выразительно глянул
на своих боевиков, и те, стуча башмаками, начали выходить из кабинета.
Прокопчук сделал знак рукой, и следом вышли его люди. Авторитеты остались один
на один. На столе стояли несколько бутылок минеральной воды и пара пустых
стаканов. Гогоберидзе первым наполнил свой стакан. Из другой бутылки налил себе
воды Прокопчук, но пить не стал, отставив стакан в сторону.
— Ты хотел встретиться, — напомнил он.
— Хотел, — согласился Гогоберидзе, — нам давно следовало
поговорить.
— Поэтому я и приехал. Кстати, твои ребята все время мешают
работать моим мальчикам на Киевском вокзале. Ты мог бы их немного утихомирить.
— Там работают не мои люди, — возразил Гогоберидзе, —
ошиваются люди Галустяна.
— Моим ребятам трудно отличать кавказцев. Для них вы все на
одно лицо, — нагло заметил Прокопчук.
Гогоберидзе спокойно выпил свою воду. Поставил пустой стакан
на стол и только после этого заметил:
— А ты научи ребят, чтобы отличали грузина от армянина,
чеченца от азербайджанца. Иначе трудно им будет работать… Не знаешь, с кем
враждовать, с кем дружить…
— Ты меня не пугай, — шумно задышал Прокопчук, — сам знаешь,
я не пугливый. Говори, зачем звал, и дело с концом.
Гогоберидзе криво усмехнулся. На правой руке у него был
перстень с темным камнем. Он задумчиво повертел перстень.
— Горячий ты человек, — мягко сказал он, — напрасно
нервничаешь. Я насчет убийства Галустяна хотел с тобой поговорить.
— Я ничего не знаю, — быстро отреагировал Прокопчук, — я в
ваши кавказские разборки не влезаю.
— При чем тут кавказские разборки? Ты думаешь, мы его
убрали? Мы с ним дружили. Зачем мне его убирать? У нас с ним общий бизнес был.
— Не знаю. Это не мое дело. Может, у него с азербайджанцами
конфликт был. Или с чеченами. Это меня не касается — кто его убрал и зачем.
