— Значит, Рашковский сможет вернуться? — спросила Марина.
— Не думаю. Приказ о его ликвидации поступил не от
директора. Боюсь, что решение было принято на другом уровне. А это значит, что
приказ никто не отменял. Вполне вероятно, что его жизни может угрожать реальная
опасность. Будьте осторожны, Марина. Мне бы не хотелось, чтобы и вы пострадали
при этом.
Она вернулась в номер, чтобы обдумать слова Циннера. День
обещал быть нелегким. С девяти тридцати она уже сидела в апартаментах
Рашковского, ожидая его. Но его не было ни в десять, ни в одиннадцать. В
двенадцать часов появился Гинзбург. Он потрясал российскими газетами.
— Какой скандал! — восторженно кричал он. — В ФСБ
разоблачена группа сотрудников, которые самостоятельно проводили свои операции,
без согласования с руководством. Вы читали российские газеты?
— Еще нет, — забеспокоилась Марина. — Мы получаем в отеле
только английские газеты.
— Посмотрите, — он сунул ей в руки целую пачку газет. И на
первой странице «Комсомольской правды» был портрет директора ФСБ, который
заявлял, что считает группу полковника Авдонина позором их учреждения. Она не
верила своим глазам. Три часа назад Циннер говорил ей, что они действовали с
ведома руководства ФСБ. Что произошло за это время?
Другие газеты также поместили сенсационные материалы.
Полковник Авдонин и его соучастники планировали физическое устранение
преступных авторитетов. И лично принимали участие в нескольких преступлениях.
Рассказать о деятельности группы решился майор Савелий Полухин, ранее
работавший в МВД и переведенный в ФСБ. Он и дал показания на своих бывших
коллег по группе.
Наконец в два часа дня появился Рашковский. Очевидно, он
тоже читал российскую прессу и именно поэтому задержался дома, беседуя по
очереди с Кудлиным и Фомичевым. Сообщений было много, и они носили
противоречивый характер, но было ясно, что группа Авдонина действительно
существовала и планировала нечто противозаконное. Позвонивший утром Кудлин был
возбужден, как никогда. Рашковский молча слушал последние известия из Москвы,
после чего наконец сказал:
— Ведь наш Фомичев встречался с этим полковником. Он мне
называл его фамилию перед отъездом.
— Может быть, — согласился Кудлин, — но не это главное.
Самое интересное, что…
— Они встречались, — перебил Кудлина Рашковский, — и Николай
Александрович посоветовал мне уехать.
— И правильно сделал. Ведь они планировали твое физическое
устранение.
— Они планировали убийство моей дочери, чтобы я начал войну
в Москве. Они планировали не мое устранение, Леня… У них были совсем другие
планы.
— Ну и что?
— Фомичев сказал, что они ошиблись.
— Может быть, он сначала так и думал, но потом понял, что
был неправ. Мы все считали, что нападавшие хотели убить именно тебя.
— Нет, он знал все с самого начала, — упрямо твердил
Рашковский, — он знал и тем не менее советовал мне уехать… Он знал, что меня
хотят убрать из Москвы, чтобы начать войну.
— Что ему оставалось делать? Он хотел спасти тебя.
— Подставив меня нашим друзьям? Он понял, что меня могут
убрать их руками, и решил остаться в стороне. Ты меня понимаешь, Леня? Он
решил, что мой отъезд лишь ускорит развязку. Если я вернусь, то все пойдет как
прежде, если не вернусь — тоже неплохо. Он поставил одновременно и на «орла» и
на «решку» — самый беспроигрышный вариант.
— Ты лучше думай о том, как быстрее вернуться. Фомичев
действовал правильно, спасая тебя…
— Фомичев меня предал, — спокойно возразил Рашковский. — Он
точно знал, что офицеры Авдонина не могли ошибиться. Знал, что они специально
напали на машины, в которых находилась моя дочь. Но вместо того чтобы
рассказать мне всю правду, он решил соврать, якобы для моего блага.
Кудлин молчал. Он понял, что участь Фомичева решена.
Рашковский не прощал не только предательства, он не любил некомпетентности. А
из сообщений газет следовало, что Фомичев, встречавшийся с Авдониным, был либо
предателем, либо абсолютно некомпетентным руководителем службы безопасности.
— Он постарел, — произнес роковые слова Рашковский.
— Ты уверен? — переспросил Кудлин. — Может, дадим ему
немного отдохнуть?
— Ты не слышал, что я сказал?
— Слышал, — вздохнул Кудлин, — я все понял. Жаль, конечно,
что Николай Александрович так сильно сдал в последнее время.
Рашковский отключился.
Неотложные дела сразу же захлестнули и без того уплотненный
рабочий график Рашковского. В этот день он закончил работу в девятом часу
вечера. Уставший банкир благодарно кивнул на прощание своей помощнице.
— Спасибо вам. — Он достал носовой платок, чтобы вытереть
вспотевшее лицо, и вдруг, как бы отключившись от всего, спросил как бы другим
голосом: — Можно пригласить вас на ужин?
Она хотела напомнить ему их вчерашний разговор. Решила было
отказать. Но понимала, как его раздражают женские капризы, уловки.
— Хорошо, — спокойно произнесла она, — я буду готова через
полчаса.
— Через полтора, — взглянул он на часы. — К девяти часам
вечера. Вас устроит это время?
В девять они поехали на ужин в «Кларидж», находившийся
неподалеку от их отеля. Почему-то элита бывшего Советского Союза, новые
президенты и премьеры новых независимых государств полюбили именно этот отель,
в котором часто останавливались.
За ужином они почти не разговаривали, лишь перекидывались
ничего не значащими фразами. После ужина он отвез ее в «Гровнор-отель» и,
кивнув на прощание, уехал.
Следующий день начался со звонка мистера Адамса. Соединив
его с Рашковским, она поняла, что сегодня разговор получится более
конструктивным. Адамса устраивали гарантии, которые мог дать Рашковский, и,
переговорив с друзьями, он сообщил, что руководство фонда в ближайшие несколько
дней примет решение о выделении денег.
Рашковский немедленно позвонил первому вице-премьеру в
Москву. Он, не скрывая радости, сообщил об этом, понимая, как важно оказаться
нужным именно в такой момент. Но даже Валентин Рашковский не знал, что сейчас
происходит в Москве.
…Через полтора часа после этого разговора первый вице-премьер
доложил обо всем премьеру, добавив, что усилия Рашковского оказались весьма
результативными. Еще через несколько минут премьер доложил об этом президенту.
Через два часа в кабинете президента уже находились директор ФСБ, начальник
Службы внешней разведки и министр внутренних дел.
В результате было признано, что группа Авдонина нарушила
инструкции, гласившие — не выходить за рамки закона. Козлом отпущения стал
лично Авдонин. Было решено примерно наказать его, однако уголовное дело
закрыть, дабы не ставить под удар офицеров, выполнявших свои служебные
обязанности с подобным же рвением. Короче, чтобы не бить по рукам ретивых.
