Она оттолкнула свое скрипучее вращающееся кресло от стола,
встала и принялась ходить взад-вперед по кабинету странной походкой — крупным
шагом вперевалку.
— У него было пятьдесят два гостя, — сказал она. — Нет, еще
больше. Шестьдесят два. Все с приглашениями. Я следила за каждым из них. Все
они, как он сказал, «столпы порядочности»… И один из этих чертовых «столпов
порядочности» украл нефритового Будду и духовое ружье. Теперь Крокетт желает их
вернуть. Что ты сможешь предпринять, если нельзя обращаться к полиции? Без нее
ты даже не проверишь ломбарды, а эти вещи в ломбард не попадут. Они уже в частной
коллекции одного из этих гостей.
— Если это духовое ружье не находится в квартире Крокетта,
спрятанное где-нибудь под кроватью или в другом укромном месте, — предположил
я.
— Нет, — опровергла она. — Я намекнула, что один из гостей
мог его спрятать, и они сегодня утром перевернули весь дом. Заглянули в каждый
уголок.
— Попробуй дать объявление в газету, — предложил я. —
«Просьба к тому, кто неумышленно ушел с редкой вещью с приема, устроенного
общеизвестной светской особой, сообщить через почтовый ящик 420 за
вознаграждение…»
Берта одарила меня свирепым взглядом:
— Не шути.
— Я и не шучу, — сказал я. Берта запыхтела. — Это неплохой,
логически обоснованный совет, — продолжил я. — Ты не желаешь ему последовать,
но у тебя ведь нет ничего другого.
— Я не желаю ему последовать! — воскликнула она. — Ты тоже
один их тех, кто собирается вернуть это барахло. Я свою часть работы выполнила
и не собираюсь тащить на себе весь груз общего бизнеса. — Я поднял брови. — Я
стояла там на больных ногах перед проклятым лифтом, была любезной с
прибывающими людьми, с улыбкой просила показать приглашение… Не вешай мне лапшу
на уши, Дональд Лэм! Именно тебе придется вернуть эти вещи, а я намереваюсь с
этой минуты заняться другими делами. Когда этот проклятый Отис Олни говорил со
мной, я намекнула ему, что за эту часть бизнеса отвечаешь ты.
— Прелестно! — резюмировал я, усаживаясь в кресло и
закуривая сигарету. — И как ты ладишь с Одни?
— Я ненавижу его до мозга костей. Это сверхлицемерное,
учтивое, грошовое, раболепствующее барахло.
— И фотограф тоже?
— Фотограф очень мил, — не согласилась она.
— Он был там прошлой ночью?
— О, конечно. Снимал там повсюду.
— Личный фотограф?
— Смотря что ты понимаешь под словом «личный».
Крокетт хотел получить эти снимки. Крокетт желает, чтобы его
каждую минуту фотографировали.
— Под каким предлогом была устроена вечеринка? — спросил я.
— Он только что вернулся. Изучал дикарей Хусиса, привез
массу снимков. Женщины с корзинами на голове. Женщины, голые сверху до талии.
Убитые животные.
Крокетт, поставивший ногу на грудную клетку туши, с ружьем в
руке и глупой улыбкой.
— Ты видела эти снимки?
— Не все. Когда прибывали гости, я дежурила у проклятого
лифта. Потом поднялась и стояла около входа в лифт в верхнем холле, так что
проследила за всеми, кто пришел позже.
— Такие были?
— Одна пара.
— Где он путешествовал?
— Где-то в Африке. Или на Борнео. Или где-то еще.
Я никогда не интересовалась географией.
— Между Африкой и Борнео огромное расстояние, — не удержался
я.
— Между твоей болтовней и возвращением украденных вещей тоже
огромное расстояние, — съязвила Берта.
— Какой-нибудь флаг у него был? — спросил я. — Флаг клуба
приключений или что-нибудь в этом роде?
— О, конечно, — подтвердила Берта. — Без этого не обходится.
Они снимают на кинопленку, как молодец втыкает флагшток в землю, а затем — как
он там развевается, и некоторые считают это важной церемонией.
— И потом забирают его?
— Забирают.
— Кто эти некоторые? Ты знаешь?
— Черт побери, нет. Кто-то из олухов, вылизывающих крокеттовский
зад. Он глава одного проклятого клуба.
Я поднялся, потянулся, зевнул и сказал Берте:
— Ладно, беру эту неразбериху на себя. Тебе не по душе мое
предложение насчет объявления в газете, не так ли?
— Убирайся! — рявкнула она. — Не то я начну швырять в тебя
чем попало.
Я вышел из конторы попить кофе и купил утреннюю газету.
Мелвин Отис Олни, специалист по связям с общественностью, знал свое дело.
Веселая вечеринка с танцами была описана в обычном стиле и проиллюстрирована
фотографиями Дина Крокетта-второго, поставившего ногу на грудную клетку
великолепного редкого животного, а также втыкающего в землю древко флага
Международного клуба доброй воли, который, кажется, был организован с целью
содействовать международной дружбе через распространение знаний об обычаях,
общественном развитии и культурных ценностях разных народов и рас.
Я вернулся в своей кабинет и спросил Элси:
— Что ты знаешь о нашем архивариусе?
— О Еве Эннис? Немного.
— Она давно у нас работает?
— Около шести недель.
— Как реагирует на Берту?
— Ужасается.
— Как относится ко мне?
— А ты сам определить не можешь? В конце концов, —
произнесла она с достоинством, — я секретарь, а не сводня.
— Запомни, — сказал я, — это бизнес.
— Могу вообразить! — фыркнула она презрительно.
— Пригласи ее сюда, — велел я Элси, — и держи ушки на
макушке. Можешь участвовать в беседе.
Она посмотрела на меня с любопытством:
— К чему все это?
— Приведи ее сюда, и узнаешь. Я ее не напугаю, как думаешь?
— Думаю, что нет.
— Ну так приведи.
Элси вышла и скоро вернулась с Евой Эннис.
Я осмотрел ее довольно внимательно. Гибкая, с хорошей
фигурой, сознающая свою сексуальную привлекательность и скрывающая это под
притворно-застенчивым выражением лица. Одета в облегающий свитер с высоким
воротником, жакет и юбку.
— Вы хотели меня видеть, мистер Лэм?
— Присядьте, Ева, — пригласил я. — Я хочу поговорить с вами.
Она завлекательно улыбнулась, выставила бюст, затем
посмотрела на Элси.
