– Наживка, – объяснил служащий. – В баке живая, сверху сухая.
– Действительно, живая, – хмыкнул Мори. – Шевелится. Жуть какая-то.
– Э-э-э… у нас тут много рыбаков.
– А, рыбаков… Именующих себя спортсменами? Что же это за спорт, когда ты насаживаешь на зазубренный острый крючок крошечное беспомощное живое существо и забрасываешь в воду, чтоб вытащить оттуда другое беспомощное животное покрупнее?
– Да это ведь черви, пиявки и всякая дрянь.
– Для тебя – может быть. Скажи, ты фильмы Спилберга видел?
– Конечно, все видел.
– Правда? Интересно. И «Список Шиндлера»
[26]
видел?
– М-м-м… Его точно Спилберг снимал?
– Не важно. Я про динозавров имею в виду.
– Ну, «Парк Юрского периода» четыре раза смотрел. Продолжение так себе, а первый по-настоящему классный.
– Помнишь, как там козленка привязывают, чтобы приманить первого крупного динозавра?
– Еще бы, обалдеть.
– Тебе его не было жалко?
– Вроде было. То есть он боялся до ужаса, жалобно блеял и прочее.
– Козленок был наживкой. Вроде этих червей.
Служащий тупо смотрел на Мори.
Тот погрозил ему пальцем.
– Вот тебе важный урок. Понял? Если нет, объясню. То, что для одного человека червяк, для другого козленок. Запомни.
Лили заблуждается, решил Марти, выплывая из забытья. Что бы она ни говорила, что бы ни говорил любой другой человек, Мори Гилберт не мог быть рыбаком.
19
В утро похорон Мори Гилберта стояла немыслимая жара, метеорологи предрекали очередной безоблачный день с температурой под тридцать. Старожилы штата сидели на залитых солнцем верандах, листая засаленные «Сельскохозяйственные альманахи», как труды Нострадамуса, отыскивая и не находя никаких сведений о подобной апрельской жаре в Миннесоте. А в пяти тысячах миль на севере, в недрах Канады, формировался обширный холодный фронт, надвигаясь на Средний Запад Соединенных Штатов. Близились перемены.
Полицейский участок Верхнего города направил пять лишних патрульных машин для организации дорожного движения у синагоги, где совершались траурные ритуалы. К десяти утра заполнился внутренний зал, а к одиннадцати, когда началась служба, толпы запрудили лужайки, тротуары и улицы. Не было ни малейшей возможности сдвинуть сотни людей, да и двигать их было некуда, поэтому в конце концов проезжую часть пришлось перекрыть на три квартала в обоих направлениях. Никто против этого не возражал – ни местные жители, ни водители. Даже полицейские, злившиеся поначалу, что их превратили в простых регулировщиков, со временем оценили масштабы и настроение пришедших, поняли, что удостоились чести участвовать в похоронах великого человека. Никто из них раньше этого не понимал, а впоследствии каждый лишь повторял: «Это надо было видеть».
Через три часа Магоцци и Джино сидели в автомобиле без опознавательных знаков у дома Лили Гилберт позади питомника, наблюдая за небольшой армией родных и близких покойного, просачивающихся в парадную дверь.
– По-моему, полгорода побывало сегодня на кладбище, – сказал Джино. – Непонятно, как они поместятся в этой пачке из-под печенья.
– Прием чисто семейный. Только родственники и друзья. Те, кто лучше всех его знал и к кому он прислушивался.
Джино вздохнул, распустил узел галстука.
– Видел когда-нибудь, чтобы пресса с такими подробностями освещала чьи-нибудь похороны?
– Ничьи, кроме важных политиков и рок-музыкантов.
– Это ли не прискорбное свидетельство о современном мире? Думаю, незачем слушать всех выступающих, которые докладывают, как Мори им помогал. Господи помилуй, полный набор преступников из камер строгого режима. Толкачи наркотиков, гангстеры… Черт возьми, хочешь поймать преступника – бери любого.
– Бывшие гангстеры, бывшие наркоторговцы.
Джино хмыкнул:
– По их утверждению. А вдруг кто-то снова ступил на кривую дорожку, обратился за небольшой денежной помощью к доброму старику Мори и очень сильно обиделся, получив от ворот поворот?
Магоцци посмотрел на него:
– Знаешь, что я сейчас понял? Ты человек уважительный, почти любезный, а чуть распустишь галстук, и все сразу летит к чертовой матери.
– Тем не менее есть вероятность?
Магоцци вздохнул, обхватил руль руками.
– Вероятность, что Мори убил человек, которому он когда-то помог? По-моему, есть, но в таком случае долго придется вычислять убийцу. Сегодня на похороны пришли больше тысячи человек. Вдобавок я уверен, что Розу Клебер убил тот же самый стрелок. – Он прищурился, наклонившись к окну. – Кто это там в синем костюме обнимает Джека Гилберта?
– Кто б это ни был, не обнимает его, а поддерживает. Разве ты не видел, как Джек спотыкался и дергался у могилы? Мне даже на миг показалось, что он вот-вот рухнет в яму, протянув отцу руку.
– Видел, – подтвердил Магоцци, откинувшись на спинку сиденья, глядя, как мужчина в темно-синем помогает Джеку устоять на ногах и поспешно отскакивает, добившись цели, как бы не желая присутствовать при падении. Похоже, никому не хочется быть рядом с Джеком Гилбертом.
– Ты обратил внимание, что он постоянно один?
– Кто, Гилберт?
– Угу.
– Ничего удивительного, – пожал плечами Джино. – Парня железнодорожный состав переехал.
– Лили сегодня на десять шагов к нему не подходит. Кстати, Марти тоже. Джек на кладбище стоял один в сторонке, как на похоронах Ханны, по свидетельству Лангера с Маклареном. Жена-то должна быть с ним рядом.
– Я пару раз слышал подобные замечания на выходе с кладбища. Похоже, она в любой момент готова дать против него показания, если еще не дала. Между ними никакой любви не осталось.
Магоцци выпятил челюсть.
– Все равно должна была прийти. Хотя бы для приличия.
Джино на него оглянулся:
– Брось, Лео. Джек Гилберт – спившийся слабоумный кретин. Что посеешь, то пожнешь и так далее, поэтому хватит его жалеть.
– Я только издали жалею. Как только подойду поближе, с души воротит.
– Вот такого напарника признаю и люблю.
– Хотя это вопрос насчет курицы и яйца.
– Не понял.
– Ну, то ли он стал слабоумным спившимся кретином из-за того, что подвергся остракизму, то ли подвергся остракизму из-за того, что стал слабоумным спившимся кретином.
