— В смысле романтики. Ваш сын совсем безнадежен?
— Я бы так не сказала. Скорее он не из легких. Его не так просто понять. Раш не всегда раскрывается сразу. Но у него огромное сердце. Правда, до людей это не сразу доходит. У него много чего внутри, и нужно постараться, чтобы слой за слоем снять его защиту.
— Я уже поняла.
— Раш получил много жестоких уроков. Его ранили люди, которые должны были любить. И хотя он ведет себя так, будто ему на это наплевать, такое отношение повлияло на его образ жизни, породило постоянную настороженность.
— Как я понимаю, это касается его отца?
— Он без ума от тебя, — сказала Мелоди, внимательно изучая мое лицо.
Мое сердце сошло с ума.
— Он сам сказал это?
— Не прямо. Но он был очень озабочен, чтобы я не подумала о тебе плохо. Вообще не в обычаях Раша делиться информацией о женщинах, с которыми он общается. Свою личную жизнь он не открывает никому. Но о тебе он немного рассказал за ужином… что ты писатель.
— Рассказал?
— Да.
Это напомнило мне о…
— Кстати, — произнесла я, — хочу поблагодарить вас. Раш как-то рассказал мне, что, когда наступает творческий кризис, избавиться от него и страхов, с ним связанных, вам иногда помогает кино. Я попробовала, и, знаете, помогло: потом впервые за долгое время у меня был очень продуктивный день.
— Замечательно! Да, это один из моих проверенных способов. Рада, что тебе он тоже помог.
— Вы часто бываете в «Высотке»? Я вас раньше здесь не встречала… вроде бы.
— Приезжаю сюда раз в месяц или в два.
В отличие от своего сына Мелоди была тактичной, говорила мягко.
— Сегодня хотелось запечатлеть на холсте закат над океаном.
— Вы сегодня рисовали?
— Да. Раш заранее поставил мой мольберт на крышу.
— Как удобно. Можно посмотреть на вашу картину?
Мелоди заметно взволновалась.
— Конечно.
Когда мы поднялись на крышу, я нервно оглянулась в поисках Раша. Мелоди подвела меня к стоящему в углу холсту, который был прислонен к стене.
Она подняла картину и показала мне.
— Получилось не идеально, но в целом я довольна.
С помощью смешанных бликов оранжевого, пурпурного и желтого Мелоди удалось прекрасно передать ошеломляющие краски заката над океаном. Точно были изображены облака. Невозможно было понять, как сочетанием зеленого, голубого и белого художница сделала живым нарисованный на холсте океан. Казалось, волны движутся к берегу. Мое внимание привлекла одинокая раковина с искусными белыми и коричневыми линиями. Она просто лежала на тщательно выписанном бежевом песке. Хотя раковина была совсем маленькой, она была центром картины, все остальное казалось лишь фоном.
— Как это прекрасно. Здорово, что у вас есть возможность просто сесть и нарисовать что-то по своей прихоти. Как долго вы создавали эту картину?
Мелоди опустила картину на пол, прислонив ее к ножке стола.
— Часа полтора. Но не всегда так легко дается. Наверное, с писательством то же самое: иногда вы просто чувствуете это в себе, верно? Творчество начинает струиться по вашим венам, и нужно бросить все на свете и отдаться порыву. Вот почему мне необходимо было оказаться сегодня на берегу.
Когда художница заговорила об искусстве, ее глаза наполнились настоящей страстью.
Эта женщина восхитительна.
— Понимаю, о чем вы говорите, Мелоди, — произнесла я, — нечто похожее я чувствовала, когда идея книги пришла мне в голову. Первые три главы появились на одном дыхании. А после того как заключила договор с издательством, начала прессовать саму себя, и все прекратилось.
— Раш сказал, что ты пишешь в романтическом жанре?
Я опять поразилась тому, как много он рассказал обо мне своей матери.
— Да. Современном. Если я смогу продолжить, конечно.
— Ничто так неспособно помешать творчеству, как давление. Могу представить. В прошлом я написала несколько работ на заказ. Между тем, что делаешь по своей воле, и тем, что по обязанности, огромная разница.
— Совершенно верно.
— Ты найдешь свой путь, обретешь вдохновение, Джиа. Это обязательно случится.
Не хочу ее отпускать.
— Благодарю. Надеюсь, так и будет.
Мы стояли, глядя друг на друга. Можно было подумать, что я ей тоже нравлюсь. Не хотелось с ней расставаться. Мелоди Рашмор очаровала меня.
— Я бы хотела иногда полюбоваться вашими картинами, — вдруг сорвалось у меня с языка.
Надеюсь, я не была слишком наглой, предвосхитив ее ответ.
— Конечно. Добро пожаловать ко мне домой в любое время, когда захочешь. У меня есть студия со множеством картин.
— Правда? Я была бы очень рада.
— А теперь что здесь такое? — подошел сзади Раш.
От него пахло дымом. Мой пульс участился. Не могла предсказать реакцию на болтовню с его мамой, но решила вести себя хладнокровно.
— Возьмешь меня в студию твоей мамы? Хочу увидеть ее картины. Все до единой.
Его брови вопросительно поднялись.
— Это правда?
— А как же. — Я скрестила на груди руки.
— Если бы я знал, что вы тут споетесь, быстрей бы шевелился, — сказал он.
— У нас с Джией много общего. — Мама лукаво улыбнулась.
— Разумеется, обе — занозы в заднице, — сострил он.
По отсутствию реакции на слова сына я поняла, что Мелоди привыкла к его сарказму, и с облегчением подумала, что он не кажется больше таким взбешенным.
— Вы уезжаете сегодня? — поинтересовалась я у Мелоди.
— Нет. Останусь на пару дней.
— Каждый год, когда мама приезжает сюда на свой день рождения, мы ходим в одно местечко, где дают ее любимые блинчики к завтраку, — произнес Раш.
— Завтра у вас день рождения? — обернулась я к Мелоди.
— Нет, сегодня.
— О боже мой! С днем рождения!
— Благодарю. Раш попросил шеф-повара приготовить для меня специальное блюдо. Лосось «Оскар». Вкуснотища!
У меня потеплело на сердце от того, как нежно и внимательно он относится к своей маме. Мне очень нравилась эта сторона его натуры. Если бы в остальное время он не был бесчувственным придурком.
Порывшись в кармане, Раш протянул матери ключи.
— Вот. Возьми, откроешь сама.
— Вернешься ночью? — спросила Мелоди.
Похоже, она хорошо знала сына, чтобы понять, что он может не прийти ночевать. Предполагалось, что заночует в гнездышке какой-нибудь шлюшки.
